Концепция Эдгара Цильзеля о генезисе науки (продолжение)

Подытоживая вышесказанное, Цильзель приходит к выводу, что современное «понятие физического закона не было известно до ХVII в. Оно получает полное развитие лишь у Декарта и Спинозы»[1]. Для иллюстрации Цильзель цитирует «Этику» Спинозы: «…Законы и правила природы, по которым все происходит и изменяется из одних форм в другие, везде и всегда одни и те же, а следовательно, и способ познания природы вещей, каковы бы они ни были, должен быть один и тот же, а именно – это должно быть познанием из универсальных законов и правил природы»[2].

Пытаясь ответить на вопрос, почему же научное понятие физического закона появляется лишь в ХVII в., Цильзель прежде всего отмечает его сложность. С одной стороны, для него несомненно, что прообразами механических закономерностей выступают количественные правила, которые начинают искать экспериментирующие ремесленники в эпоху зарождающегося капитализма. «Современный экспериментальный метод и замена телеологического и анимистического мышления причинным, – пишет он в статье «Коперник и механика», – берет начало в рядах этих ремесленников»[3]. Однако почему эти механические закономерности интерпретируются как божественные законы природы. Это не просто вопрос терминологии, замечает Цильзель. Конечно, без «метафизических компонентов», содержащихся в метафоре «закон», эти механические закономерности едва ли могли быть вписаны в наличную систему знания. Но ссылка на силу религиозной традиции не дает, по существу, ответа на вопрос. Идея законов, данных Богом природе, появляется далеко не во всех религиях. Она отсутствовала В Древнем Египте, и остается открытым вопрос, пишет Цильзель, были ли подобные идеи известны Персии и Индии. Поэтому Цильзель ищет другое объяснение.

Интересно, отмечает он, что средневековье усматривало проявление могущества Бога скорее в чудесах, нежели в обычном ходе природных событий. Кометы, затмения Солнца, уроды обладали для средневековой набожности большей значимостью, чем ежедневный восход солнца или нормальный новорожденный. Как же случилось, что в Новое время в идее Божьего царствования над миром центр тяжести переместился из области исключений в ходе природных событий в сферу правил? Ставя такой вопрос, Цильзель дает на него следующий ответ. Выражения «царствование над миром» и «законы природы» рождаются из сравнения природы и государства. «Не является ли поэтому естественным то, что понимание божественного правления изменилось вместе с изменениями в структуре государства? В феодальном государстве средневековья правительство и закон совершенно отличаются от соответствующих институтов Нового времени. Феодальное государство было чрезвычайно распыленной организацией; узы, которыми оно было связано воедино, были иррациональными, считались чем-то абсолютно естественным. Если государь издавал указы, то они часто оказывались привилегиями, даваемыми отдельным дворянам, монастырям и городам, и являлись скорее исключениями, чем правилами. Средневековое понимание природы, похоже, соответствует этой организации государства. Господь творит чудеса, они достойны внимания; конечно, обычное течение природных событий тоже священно, но это – нечто само собой разумеющееся. Таким образом, мысль о множестве рациональных физических «законов» не могла бы появиться при феодализме, если бы даже были известны соответствующие физические факты. Денежная экономика разорвала узы феодализма и традиционализма, сделала необходимым рациональное законодательство и чрезвычайно усилила власть государя. Этот процесс достигает вершины при абсолютизме ХVII в. Не случайно, что картезианская идея Бога – законодателя Вселенной, появилась спустя 40 лет после возникновения теории суверенного государства Бодина. Вероятно, не случайно оба мыслителя были французами, ибо Франция была исконной страной абсолютизма. Во всяком случае концепция универсальных законов природы божественного происхождения возможна только в государстве с рациональным государственным законом и сильно развитой центральной верховной властью. Человек – социальное существо. Он склонен понимать природу не только согласно нуждам, но также беря за образец модель общества»[4].

Таким образом, согласно Цильзелю, только в государстве Нового времени с его рациональным государственным законом количественные правила, находимые экспериментирующими «низкими» ремесленниками, могут получить «высокую» религиозную санкцию и интерпретироваться как «божественные законы природа», «пробивая» себе дорогу в мир академической учености.

Такова картина генезиса научного метода, предложенная Цильзелем. В позитивистской историографии не встает специального вопроса о времени возникновения науки (наука появляется вместе с появлением духовной культуры вообще). Но для антипозитивистской концепции Цильзеля, рисующей науку не просто знанием, изначально присущим человеку, но чрезвычайно специфической формой деятельности, вопрос о времени ее возникновения является центральным. Согласно концепции Цильзеля, метод, свойственный современному экспериментальному естествознанию, впервые появляется с развитием капитализма в ХVII в., когда происходит ломка социальных барьеров между ремеслом и «высокой» ученостью. Однако это социологическое объяснение встречается с рядом трудностей. Он сам пишет об этом: «Денежная экономика и сосуществование группы искусных ремесленников и светских ученых – довольно частное явление в истории. Почему же, несмотря на это, наука не возникала более часто? По крайней мере, один пробел в нашем объяснении поможет заполнить сравнение с классической античностью»[5]. И далее Цильзель замечает, что наука не могла развиваться в цивилизации, основанной на рабском труде, ибо античное общество не могло переступить барьер между «языком и руками», т.е. между умственным и физическим трудом. И даже Архимед считал, что необходимо в глазах общественного мнения оправдывать свое занятие – конструирование военных механизмов. Цильзель полагает, что наука могла полностью развиться в современной европейской цивилизации потому, что ранний капитализм был основан на свободном труде[6]. Но отсутствие рабского труда есть необходимое, но недостаточное условие для возникновения науки. Цильзель сравнивает раннекапиталистическое европейское общество с китайской цивилизацией. В Китае «рабский труд не был преобладающим, и денежная экономика существовала с 500 г. Были в Китае также, с одной стороны, высокоискусные ремесленники и, с другой стороны, официальные ученые, приблизительно соответствующие европейским гуманистам. Теи не менее каузальная, экспериментальная и количественная наука, не стесненная авторитетами, не возникла. Почему этого не случилось – так же неясно, как и то, почему в Китае не развился капитализм»[7]. Дальше Цильзель не идет, оставляя этот вопрос открытым. Этот круг проблем, поднятый Цильзелем, а также его основные методологические допущения явились отправной точкой для многих исследователей, прежде всего Дж. Нидама. Высокую оценку научному вкладу Цильзеля Нидам дает, например, в статье «Общество и наука на Востоке и на Западе»[8].

Последний для ответа на поставленный Цильзелем вопрос: почему же экспериментальное естествознание возникает лишь в Европе Нового времени, а, например, не в высокоразвитой в ХVI-ХVII вв. китайской цивилизации? – привлекает обширнейший материал по истории материальной и духовной культуры Китая.

Характеризуя философский метод исследования Эдгара Цильзеля, можно ответить, что он проникнут духом подлинного историзма. Это выгодно отличает его от других буржуазных философов, историков науки. Не будучи марксистом, он решает многие проблемы с позиций, близких марксистским. Так, для него характерно выводить изменения в общественном сознании из изменений в общественном бытии. Неудивительно поэтому, что многие философы, причисляющие себя к лагерю марксистов, интересующиеся проблемами возникновения науки, охотно и часто ссылаются на него[9].

 Основной недостаток предложенной Цильзелем концепции заключается в том, что он ставит генезис научного метода в непосредственную зависимость от социальных изменений, минуя многие опосредующие звенья. Именно за эту упрощенность критикуют Цильзеля буржуазные историки «интерналистского» направления. Например, английский историк А.Р. Холл в статье «Ученый и ремесленник в научной революции»[10] полемизирует с основной идеей Цильзеля, согласно которой метод науки Нового времени есть синтез академической образованности и высокого ремесла. Для Холла неприемлемо выводить «деятельность ученого-эмпирика» из прямого подражания техническому прогрессу в ремеслах. «Ни Коперник, ни Везалий, ни Декарт.., – пишет он, – не были больше ремесленниками, чем Птолемей, Гален или Аристотель… Эмпиризм науки… находится в таком же отношении к ремеслу, в каком теория эволюции относится к практике любителей голубей»[11].

Тенденция к выведению концептуальных изменений в науке непосредственно из социальных, огрубляющая и упрощающая сложный исторический процесс, не позволяет Цильзелю дать убедительный ответ на вопрос: почему же количественные правила, формулируемые экспериментирующими ремесленниками, могли интерпретироваться в ХVII в. как «законы божественной природы»?

Экстерналистская односторонность, отказ от анализа такой реалии позднего средневековья и Нового времени, как религиозно-психологическая ориентация ученого, отсутствие содержательного анализа развития естественнонаучных концепций обедняют и снижают убедительность предложенного Цильзелем объяснения генезиса науки.

Литература

1. Zilsel Е. Der Anwendungsproblem. Ein philosophischer Versuch über das Gesetz der grossen Zahlen und die Induktion. – Leipzig: Barth, 1916. – X, 194 S.
2. Zilsel E. Copernicus and mechanics // J. of the history of ideas. – Lancaster (Pa); N.Y., 1940. – Vol.1. – P.113-118.
3. Zilsel E. Die Entstehung des Geniebegriffes. Zur Ideengeschichte der Antike und des Friihkapitalismus. – Tubingen: Mohr, 1926. – VIII, 346 S.
4. Zilsel E. The genesis of the concept of physical law // Philos. rev. – Ithaca (N.Y.), 1942. – Vol. 51, № 3. – P. 245-279.
5. Zilsel E. The genesis of the concept of scientific progress // J. of the history of ideas. – Lancaster (Pa); N.Y., 1945. – Vol.6, N 3. – P. 325-349.
6. Zilsel E. Die Geniereligion. Ein kritischer Versuch über das moderne Personlichkeitsideal mit einer historischen Begründung. – Wien: Braumiiller, 1918. – VIII, 200 S.
7. Zilsel E. The origins of William Gilbert’s scientific method // J. of the history of ideas. – Lancaster (Pa); N.Y., 1941. – Vol.2, N 1. – P.1-32.
8. Zilsel E. Physics and the problem of historical-sociological laws // Philosophy of science. – Baltimore (Md), 1941. – Vol.8, N 4. – P.567-579.
9. Zilsel E. Problems of empiricism // Santillana G. de, Zilsel E. The development of rationalism and empiricism. – Chicago, 1941. – P.53-94.
10. Zilsel E. The sociological roots of science // Amer. j. sociology. – Chicago, 1942. – Vol.47, N 4. – P.544-562.

***

11. Нидам Дж. Общество и наука на Востоке и на Западе // Наука о науке. – М.: Прогресс, 1966. – С. 149-177.
12. Спиноза Б. Этика... – М.; Л.: Гос. соц.-экон. изд-во, 1932. – XIX, 223 с.
13. Холличер В. Природа в научной картине мира. – 3-е перераб. и доп. изд. / Пер. с нем. Й.А. Ачкурина и др.; Общ. ред. и вступит. ст. М.Э. Омельяновского. – М.: Прогресс, 1966. – 567 с.
14. Achinstein P. Law and explanation.: An essay in the philosophy of science. – Oxford: Clarendon press, 1971. – XII, 168 p.
15. Gilbert W. De Magnete, magnetisque corporibus et de magno magnete tellure // Physiologia nova. – Londini, 1600. – 240 p.
16. Golbert W. De Mundo nostro sublunari philosophia nova. – Amstelodami, 1651. – 316 p.
17. Hall R. The scholar and the craftsman in the scientific revolution // Critical problems in the history of science. – Madison, 1950. – P.3-23.
18. Keller A. Zilsel, the artisans and the idea of progress in the Renaissanse // J. of the history of ideas. – Lancaster (Pa); N.Y., 1950. – Vol.11, N 2. – P.235-240.
19. Lilley S. Cause and effect in the history of science // Centaurus. – Copenhagen, 1953. – Vol. 3, N 1‑2. – P. 58-73.
20. Mason S.F. Historical roots of the scientific revolution // Science a. soc. – N.Y., 1950. – Vol.14, N 3. – P.237-264.
21. Norman R. The nee Attractive. – L., 1581. – Vol.1-2.
22. Roots of scientific thought. A cultural perspective / Ed. by Ph.P.Wiener... a. A. Noland... – N.Y.: Basic books, 1958. – X, 677 p.