А.М. Кулькин

Наука – стратегический фактор
формирования современной системы
государственного управления в России

(аналитический доклад)

Основой данного доклада послужили результаты исследований, выполненных временным творческим коллективом под эгидой Центра научно-информационных исследований по науке, образованию и технологиям ИНИОН РАН

I. Эволюция взаимоотношений науки, образования, инноваций, рыночного сектора и государственного управления на переходе от индустриального общества к постиндустриальному (информационному) обществу

Экономический рынок (рыночная экономика) является весьма древней институционализацией отношений социального обмена. Само понятие «рынок» вошло в человеческий лексикон именно как понятие, призванное отразить отношения обмена продуктами хозяйственного труда. Между тем в данном определении рынка характеристика «обмен» существенна, а характеристика «хозяйственные отношения» несущественна. Рынок всегда является отношением равноправного (эквивалентного) обмена независимо от того, в какой именно сфере (хозяйственной или какой-то еще) осуществляется такой обмен, но лишь бы обмен (любыми объектами) был эквивалентным (равноправным).

Эквивалентность (равноправие) обмена – существенная характеристика рынка, причем психологическая характеристика, которую хорошо проявляет конкурентный механизм отношений обмена. Конкуренция участников обмена уравнивает их как субъектов этих отношений. Инициатива дарителя должна вызывать у адресата дара нормальную психологическую реакцию ответить как минимум тем же, иначе адресат дара оказывается в позиции объекта относительно дарителя. Таким образом, рыночные отношения обмена выстраивают – через запуск механизма конкуренции – не «вертикальное» пространство воздействия полновластных субъектов на подвластных им «объектов», но «горизонтальное» пространство, где все – субъекты.

Не вызывает сомнений, что «вертикальная» (властная) модель с ее дефицитом полноценных субъектов в принципе менее эффективна, чем «горизонтальная» (обменная) модель, опирающаяся на силы многих полноценных субъектов. Один из ведущих специалистов в области теории управления П.Дракер констатировал начавшуюся в 1980-х годах смену парадигмы социальных отношений в сфере управления именно в направлении перехода от властной к обменной модели отношений управления – от субъектно-объектных отношений между начальниками и подчиненными к субъектно-субъектным отношениям между коллегами и сотрудниками . А это – переход именно к рыночным отношениям обмена, означающий усиление в обществе позиций «социального рынка».

В свою очередь, авторитетный американский политический деятель, социолог и экономист Дж.Гэлбрейт отмечал в 1990-х годах вхождение мировой экономики в деидеологизированную, деполитизированную систему, для характеристики которой, по его мнению, не подходит ни один известный «изм» – ни капитализм, ни социализм – и которая характеризуется именно значительным ростом числа своих полноправных субъектов. Согласно Дж.Гэлбрейту, это ныне формирующееся новое общество, которое он называет «справедливым обществом», отличается «возросшим уровнем социально-экономической самоорганизации, обеспечивающей множество различных вариантов выбора и лишающей каждый из них судьбоносного характера через увязывание всех выборов в единую систему, нацеленную не на сохранение какой бы то ни было идеологической доктрины, а на конкретные практические решения» .

Известный американский социолог Р.Инглхарт считает, что будущее – за постматериальной общественной системой, которая складывается уже сейчас по психологическому мотиву беспрецедентного ощущения людьми (во всяком случае – в индустриально развитых странах) своей социально-экономической безопасности. Это самоощущение людей развитого индустриального мира, по мнению Р.Инглхарта, побуждает их (в новых поколениях) к отказу от материальных ценностей в пользу постматериальных, духовных. Логика проста: люди, решившие задачу не только своего физического выживания, но и достижения спокойной, достойной жизни, способны не придавать судьбоносного значения материальным условиям, ставя перед собой уже другие, «менее материальные» задачи. Главное же – этот ценностный постматериализм Р.Инглхарт увязывает с соответствующими социально-организационными изменениями, которые происходят де-факто: усиливается субъектное начало социальных систем, поскольку уходит упование на всевозможные «абсолюты» (понятное при дефиците социально-экономической безопасности – в неблагополучных обществах) и приходит разнообразие, выбор. Японский исследователь Т.Сакайя подтверждает наблюдение Р.Инглхарта о переходе в индустриально развитом мире к постматериальным системам, ссылаясь на все заметнее определяющий лицо современной экономики феномен «стоимости, создаваемой знанием». Суть феномена – в том, что потребительская цена продукта во много раз превышает его себестоимость, и это превышение исключительно обязано высокому общественному престижу предприятия, производящего данный продукт. Т.Сакайя обращает внимание на то обстоятельство, что люди готовы оплачивать эту «нематериальную» (престижную) стоимость, иначе не возник бы сам феномен, а он, в силу своего характера, мог возникнуть лишь «в высшей степени субъективированном обществе», где стандартизация, подавляющая субъектное начало, уступает место множеству вариантов выбора».

Американский экономист и специалист в области теории управления Т.Стюарт говорит о современной тенденции наращивания мировой экономикой своего интеллектуального и информационно-технологического потенциала, прежде всего, в сфере управления. Происходит, подчеркивает Т.Стюарт, возрастание общей потребности экономической системы в знаниях, причем этот общий процесс четко проявляется на уровне отдельного предприятия. Существуют точные статистические данные о том, что предприятия стремятся максимально уменьшить долю материальных активов (имущества, основных производственных средств и оборудования) в структуре своего капитала за счет максимального увеличения доли интеллектуального, информационного (включая менеджмент) капитала. Т.Стюарт определенно констатирует процесс интеллектуально капитализации современных компаний, отмечая и такой важнейший аспект данного процесса, как превращение компании в «виртуальную организацию» вместо прежнего стремления к «вертикальной интеграции». Виртуально организованное (использующее управленческий потенциал современных информационных технологий) и интеллектуально капитализированное предприятие, уходя от бремени материальных активов, предпочитает вкладывать деньги в гораздо более эффективный вид управления, нежели «управление людьми», – в «управление знанием» (именно такую смену управленческой парадигмы фиксирует П.Дракер). Нематериальный капитал знания с лихвой перекрывает минимизацию материальных активов. Если бы это было не так, не наблюдалась бы тенденция абсолютного и относительного уменьшения стоимости основных фондов предприятия в расчете на единицу его инвестиционного капитала. Сравнение в этом отношении компаний «Ай-Би-Эм» и «Майкрософт» объясняет поразительный успех «Майкрософт» даже на фоне весьма успешной «Ай-Би-Эм», сотрудникам которой всего лишь за три года, с 1993 по 1995 год, было выдано 3768 патентов. На каждые 100 долларов инвестиций в «Ай-Би-Эм» основных фондов приходится на 23 доллара, а в «Майкрософт» – всего лишь на 1 доллар . Притом, что, по данным Т.Стюарта, общая капитализация «Майкрософт» составляла на 1996 год 95,5 млрд. долл., в то время как «Ай-Би-Эм» – 70,7 млрд. долл. И это означает: чем меньше доля материальных активов предприятия в общей структуре его рыночной стоимости, тем большую эффективность оно демонстрирует.

Эту закономерность вполне подтверждает тенденция абсолютного уменьшения доли материальных активов предприятий, что особенно показательно – промышленных (а не только информационных) компаний (согласно свидетельству Т.Стюарта, обрабатывающих и горнодобывающих компаний США): если в 1982 году доля материальных активов таких предприятий составляла 62,3% их (предприятий) рыночной стоимости, то в 1992 году она составила уже 37,9%. Вывод предельно ясно формулирует сам Т.Стюарт, указывая на предприятия, которые вообще не располагают какими-либо материальными активами, но при этом ставшие деловыми лидерами. Он приводит пример компании «Виза Интернэшнл» – в точном смысле слова виртуального предприятия, поскольку его физически как бы и не существует, оно организовано в виде «холдинга наоборот», когда все компании-части такого «холдинга» являются его собственниками, а не он владеет ими. И это – весьма наглядный и распространенный пример вытеснения «вертикальных», субъектно-объектных, нерыночных социально-организационных моделей «горизонтальными», субъектно-субъектными, рыночными (обменными) моделями.

Это – фиксируемая исследователями объективная тенденция усиления «социального рынка» в обществе на его переходе от индустриальной к постиндустриальной парадигме развития. Другое дело – ценностное отношение к данной тенденции. Довольно распространенную точку зрения в традиции негативного отношения интеллектуалов к «рыночному обществу», высказывает, например, видный французский социолог А.Турен . Признавая сам факт текущего процесса «субъективации» (термин А.Турена) развитого индустриального общества, он весьма пессимистически смотрит на это грядущее общество, лишенное, по его мнению, «Субъекта с большой буквы», который в старой парадигме действовал от имени общества – разделяемых общественным большинством ценностей и запретительных норм. Таким образом, А.Турен не доверяет субъектам «с маленькой буквы», их способности и готовности к социальной созиданию, а не разрушению. Однако непонятно, почему «субъективация» общества силами «рядовых субъектов» деструктивна, а «субъективация» силами «Субъектов с большой буквы» конструктивна. Тем более что первый тип «субъективации» известен как демократическая общественная система, а второй – как авторитарная система. Действительно, получается, что А.Турен, уже потому, что видит в субъектно-субъектной социально-организационной модели угрозу для охраняющей личность социально-ценностной и запретительно-нормативной реальности, вольно или невольно склоняется к идее, что социальные ценности и запретительные нормы должны исходить от каких-то «Нерядовых Субъектов», в качестве которых, по-видимому, призвана выступать государственная власть. Иначе – кто, если не этот институт с его правом управления обществом?

На той же позиции неприятия субъектно-субъектной социально-организационной модели стоит и известный социолог М.Кастельс, работавший чуть ли не во всех исследовательских и образовательных центрах Европы и США (в том числе в свое время и в СССР) . М.Кастельс недоволен складывающимся сегодня социальным миропорядком, который он фиксирует в понятии «общества сетевых структур», имея в виду процессы информационной глобализации и полагая, что в унифицированных «сетевых структурах», с одной стороны, исчезает «Самобытная Личность», а с другой – проявляется «деструктивная субъектность». Если объединить обе эти характеристики «сетевых структур» и сопоставить их с идеей М.Кастельса о позитивности нарастающего, внутри структурированного информационными сетями мирового социума, «протеста самобытности», то обнаруживается та же мировоззренческая позиция, что и у А.Турена:

– «сетевые структуры» неудовлетворительны тем, что они низводят «Самобытную Личность» с уровня «Общественного Субъекта» на уровень субъекта-индвидуала;
– «протест самобытности» позитивен, поскольку он нацелен на восстановление общественного статуса субъекта, что не может не означать (вольно или невольно для приверженца такой мировоззренческой позиции) идею подчинения «рядовых субъектов» социальному порядку, учреждаемому «Привилегированными Субъектами» в лице института власти одних людей над другими.

В данном случае мировоззренческая установка будет отвергать де-факто складывающийся «сетевой» (субъектно-субъектный) социальный миропорядок, что называется, «с порога». О том, что в данном случае, действительно, мировоззрение идет впереди науки, доказывает сам уровень аргументации М.Кастельса против «сетевых структур». Так, читаем: «На первый взгляд, мы являемся свидетелями становления мира, который состоит из одних рынков, сетей, индивидуумов и стратегических организаций и, на первый взгляд, подчиняется структурам «рациональных ожиданий», за исключением тех случаев, когда подобный «рациональный индивидуум» внезапно может пристрелить своего соседа, изнасиловать маленькую девочку или распылить в метро нервно-паралитический газ. Этот новый мир не испытывает необходимости ни в какой форме самобытности: приметы этого мира – отказ от любой претензии на легитимность, забвение истории и взятие на вооружение принципа власти во имя самой власти» .

В данном пассаже выражено неприятие социального миропорядка, устанавливаемого на принципах субъектно-субъектной (обменной) социально-организационной модели, которая уходит от традиционного расклада: Общественный Субъект (общество) = Привилегированные Субъекты (институт власти одних людей над другими) + «рядовые субъекты» (объект власти) в пользу: Общественный Субъект (общество) = «рядовые субъекты». Таким образом, мировоззренческое неприятие субъектно-субъектной социально-организационной модели имеет своим основанием убеждение, что «рядовые субъекты» не могут быть носителями социальных ценностей и запретительных норм – полноценными представителями Общественного Субъекта (общества). М.Кастельс ясно это формулирует, не ожидая от «рационального индивидуума» иного, как только убийств, изнасилований и терроризма. Следователь, по его логике, субъектами социальных ценностей и запретительных норм должны выступать некие Привилегированные Субъекты, и кто бы они ни были, как бы ни назывались, – это всегда институт власти одних людей над другими. политической, экономической или духовной власти.

Со своей стороны американский социолог О.Тоффлер еще в 1985 году констатировал осуществление тенденций мирового общественного развития, которые предсказал в 1972 году в своем закрытом докладе, подготовленном для руководства корпорации AT&T . Согласно этой констатации О.Тоффлера, социальный миропорядок все более и более обнаруживает черты «адаптивной корпорации» – самоорганизующейся системы, когда система умножает своих ответственных субъектов (вплоть до уровня отдельного «рационального индивидуума», если пользоваться терминологией М.Кастельса) ради выживания в условиях усиления «социального рынка» (резкого повышения рыночных рисков быстро меняющейся социально-экономической среды), в которых приходится принимать быстрые и точные решения. В этих условиях традиционная «пирамидальная» организация социального управления малоэффективна: пока огромная, быстро устаревающая информация дойдет до «уполномоченного» верха управленческой пирамиды, эта информация неминуемо окажется и устаревшей и частично утраченной, и, значит, решения не будут адекватными. О.Тоффлер, тем самым, дает понять:

– переход сегодня в мире на субъектно-субъектные («адаптивно-корпоративные») организационные системы – факт;
– переход сегодня в мире на субъектно-субъектные («адаптивно-корпоративные») организационные системы – жизненная необходимость, которая продиктована эффективностью таких систем в современных условиях достигнутого уровня коммуникационных технологий, превратившего социум в крайне изменчивое пространство практически мгновенного перемещения огромных потоков информации;
– переход сегодня в мире на субъектно-субъектные («адаптивно-корпоративные») организационные системы – это жизненная для современного общества необходимость эффективного управления информацией.

Американские специалисты Л.Эдвинссон и М.Мэлоун пишут о появлении в современной экономике таких эффективных организационных систем, чья рыночная стоимость никак не может быть определена традиционными методами бухгалтерского учета. Так, они отмечают, что информационные компании «Интел» или «Майкрософт» оказываются, по их рыночной стоимости, дороже гигантов «Крайслера» или «Боинга» с их мощными материальными активами, поскольку «Интел» и «Майкрософт», хотя и не обладая заметными материальными активами, обладают емким нематериальным – интеллектуальным капиталом: информацией и знаниями. И общество, подтверждая высокую рыночную стоимость именно информационных (интеллектуальных, причем не только по выпускаемому продукту) компаний, тем самым и делает однозначный выбор в пользу информационных технологий – организационных систем, управляющих информацией. А это и есть выбор субъектно-субъектной социально-организационной модели.

Л.Эдвинссон и М.Мэлоун подсказывают решение очень важной проблемы, касающейся в принципе определения и оценки феномена рынка. В научной литературе «явочным порядком» сложилась некая, как бы разделяемая всеми, общая концепция рынка, обязанная тому обстоятельству, что в научный обиход само понятие «рынок» вошло в качестве экономического рынка. И уже с этих позиций рынку запрещено претендовать на что-то большее. На экономическую эффективность – да, но не более того: во всяком случае – никак не на статус основы социальной институционализации.