Издание «Литературных памятников»
в контексте идеологического рецидива сталинизма

Кулькин, Анатолий Михайлович

Знакомство с Эрнстом Неизвестным состоялось своеобразно. Оно было опосредовано встречей с реабилитированными женщинами. Здесь необходимо небольшое отступление от нашего повествования. В первой половине 60-х годов прошлого века в высотном доме на Котельнической набережной в квартире писателя Степана Злобина почти всегда были гости. Я как-то его спросил: «Степан Павлович, когда же Вы работаете. У Вас, по-моему, каждый день гости». Он добродушно рассмеялся и сказал: «Мое святое время работы с пяти до девяти часов утра. Ежедневно, когда мои близкие просыпаются, я заканчиваю свой рабочий день». И добавил: «бывают рабочие дни и по десять часов. Гости, как ты их назвал, – это прототипы, прообразы моих персонажей в историческом романе, над которым я сейчас работаю». Роман назывался «Утро века», первая книга которого вышла, после его смерти (1965 г.), в 1967 г. под названием «По обрывистому пути». Здесь-то я и познакомился с Зорой Борисовной. Во время второй или третьей встречи она пригласила меня к себе на «посиделки».

Встреча у нее на квартире (Молодежная ул., недалеко от нового здания (цирка) состоялась через несколько дней после знакомства. Все участники встречи собрались в точно назначенное время. Зора Борисовна пригласила свою подругу по лагерю, фамилия которой была оригинальной – Лондон, кроме меня был приглашен Рой Медведев. Беседу вела Зора Борисовна, разговор шел о лагерной жизни. Рой Медведев задавал много вопросов, все ответы на них записывал и рассматривал их как свидетельства очевидца. Неожиданно в разговор вступила Лондон. Она начала с фразы: нас, заключенных, реабилитировали и выпустили из лагерей. Мы, реабилитированные, благодарны Н. Хрущеву. А как же понять разгром выставки «30 лет МОСХа» в Манеже. И тут же переключилась на судьбу Эрнста Неизвестного и его семью. Я ей задал вопрос: Вы назвали имена жены (Дина) и дочери (Оля) Неизвестного. Может Вы знаете и адрес мастерской Эрнста Неизвестного? Она спокойно его назвала: Большой Сергиевский пер., номер дома. Ее буднично спокойный тон ответа убедил меня в том, что адрес назван точно и верно, нет никакой необходимости его дополнительно уточнять. Я проявил интерес к Э. Неизвестному потому, что он был одним из активных участников выставки «30 лет МОСХа» (01.12.1962). Посещение ее Н. Хрущевым закончилось разгромом, который я воспринял как идеологический рецидив сталинизма, свидетельствующий о продолжении уничтожения интеллигенции в нашем Отечестве, геноцида собственного народа. Это большая беда всего «советского» народа и каждого из нас. Было очевидно, что Э. Неизвестный нуждается в поддержке. Я хотел знать в какой мере она ему нужна и смогу ли я ее ему оказать.

Вскоре «посиделки» закончились. Мы, я и Рой, поблагодарили хозяйку квартиры и ее подругу за приглашение и ушли. На всякий случай мы обменялись телефонами. У меня было желание продолжить с ним знакомство, но наши отношения как-то не сложились. Я был перегружен работой до предела, не смог сразу перезвонить, а потом такой фактор как время попытку продолжить наши отношения стерло из памяти.

Я воспользовался информацией, полученной на «посиделках» в начале лета 1964 г., после того, как освободился от продолжительной работы в качестве редактора текста, подготовленного небольшой группой при секретаре ЦК КПСС Л.Ф. Ильичеве. Поиск мастерской Э. Неизвестного оказался удачным. Я хорошо знал улицу Сретенку. Большой Сергиевский был первым переулком по левой стороне Сретенки. Мне крупно повезло – мастерская была открыта. Я вошел в странное помещение с высоким потолком. Напротив входа, метров в пяти от него, начиналась крутая лестница, ведущая вверх не то на чердак, не то во внутреннюю мансарду, которая служила местом отдыха и трапезы. Меня встретил хозяин мастерской, невысокого роста, производил впечатление здорового, крепкого телосложения крепыша. Я представился: назвал свое имя и фамилию, работаю в Издательстве Академии наук СССР, являюсь заместителем главного редактора по изданию научной литературы по общественным наукам. В заключение сказал: не исключено, что могу оказаться полезным ему. Знакомство состоялось просто и естественно. Он проявил себя весьма общительным человеком. Тут же предложил посмотреть свои работы, в том числе и те, которые побывали на выставке в Манеже. Его малые скульптуры меня приятно удивили и породили во мне внутренний восторг, они воспринимались мною неговорящими живыми существами. Ничего подобного я не видел ни в музеях, ни на площадях многочисленных городов, в которых представилась мне возможность побывать. Экспрессивность скульптурных фигур передавалась мне как зрителю через ярко выраженную напряженность мускулатуры и всего тела, сотворенного художником. Пластические и иные, более жесткие, материалы, например, мрамор в руках Эрнста Неизвестного приобретали художественно выразительный образ, способный вызывать у зрителя реальные разнообразные ощущения вплоть до противоречивых глобальных страстей рода человеческого, предупреждение о возможном Апокалипсисе. Для меня было очевидно, что Э. Неизвестный обладал редкостным, уникальным талантом, данным ему природой – это был Дар Божий. Так я воспринял его творческие работы при первой встрече с ним. Значимость малых скульптур, их величие вызвали у меня чувство глубокого удовлетворения. В последовавшие годы я часто бывал у него в мастерской, неоднократно был свидетелем процесса творения, особенно гравюр. Поражала его трудоспособность, он был неутомим. Тогда он интенсивно работал над серией графических рисунков, вышедших в знаменитый Альбом «Гигантомахия». Небольшое отступление. О его феноменальной трудоспособности свидетельствует щедрый дар Музею изобразительных искусств им. Пушкина и Третьяковской галерее в фантастических размерах: по нескольку сотен каждому, а обоим вместе – больше тысячи.

Мои с ним приятельские отношения быстро переросли в дружбу. Приблизительно через год или два после нашего знакомства я предложил Эрнсту предпринять попытку «выбить», приобрести помещение под мастерскую: Нечто вроде забытой богом церквушки. Возник вопрос – к кому обратиться. Я назвал Тепферова Виктора Дмитриевича, кремлевского чиновника, куратора по вопросам культуры страны. Его должность входила в структуру Совета Министров СССР. Познакомил с ним нас, меня и заведующую редакцией экономической литературы Валентину Борисовну Высоцкую, директор издательства АН СССР Назаров вернувшийся с поста министра культуры СССР в издательство. Назаров, знакомя нас с кремлевским чиновником, произнес сакраментальные слова: «держите его на крючке, он еще пригодится издательству». Я запомнил этот совет и держал «его на крючке», изредка, время от времени, привлекая в качестве редактора за символическую плату. Вся эта «процедура» находилась под моим жестким контролем. Тепферов по определению не мог быть редактором: боялся текста и не знал, что с ним делать. Поэтому необходимую правку я проводил сам, а в вышедшей книге он значился редактором, что доставляло ему глубокое удовлетворение.

Флирт с кремлевским чиновником продолжался приблизительно полгода, когда мы поняли, что предоставить достойное помещение под мастерскую он не может. Это не его сфера деятельности. Дважды он пытался это сделать в качестве посредника, но оба раза предлагалось не то, что было нужно. Его сфера – это театральная и концертная деятельность. Он мог составить протеже любой актрисе и заказать для нас билеты в любой театр или на концерт знаменитого артиста или музыканта, чем мы и пользовались. Так, на концерт Ванна Клиберна, пианиста, занявшего первое место на конкурсе им. Чайковского, я через него приобрел 50 билетов, обеспечил билетами всех своих друзей и знакомых.

«Малые произведения» Данте

Интересен феномен восприятия времени. Мне казалось, что я знаком с Эрнстом давно, где-то около десяти лет. На самом деле это было не так. Утрата ощущения времени у меня вызвано было, вероятно, чрезмерной перегрузкой издательской работой. Как бы то не было наступил 1967 г., когда в издательстве началась активная подготовка текста «Малые произведения» Данте к изданию в серии «Литературные памятники». Об этом я сообщил Э. Неизвестному и предложил выступить в роли художника иллюстраций к ним. Я высказал свои пожелания, фактически требования. Во-первых, никому ни одного слова о том, что ты привлечен в качестве автора иллюстраций к этим произведениям. Во-вторых, гравюры должны быть сделаны в сжатый срок, сдача в набор текста намечена на сентябрь. В-третьих, мы должны показать их ответственному редактору И.Н. Голенищеву-Кутузову и получить от него одобрение. Мое предложение и условия были приняты с удовлетворением. Никаких вопросов не последовало. Приятно иметь дело с умным и сообразительным человеком. Мы оба, не говоря ни слова, приняли единственно правильное решение: пусть выход книги с гравюрами Эрнста для наших доброжелателей станет неожиданным подарком, а для недругов – поводом огорчения и досады.

Пока Эрнст работал над гравюрами к «Малым произведениям» Данте, я навел справки об ответственном редакторе этого издания, я обратился к заведующему редакцией, сотрудники которой работали с текстами серии «Литературные памятники», Андрею Стерлигову. С ним у меня давно сложились дружеские отношения. К слову, с ним я договорился и о том, что он поддержит кандидатуру Э. Неизвестного в качестве художника иллюстраций к данному изданию. Дело в том, что официально было два ответственных редактора: М.П. Алексеев и И.Н. Голенищев-Кутузов. Первый вопрос к Андрею – с кем из них иметь дело, кто будет решать судьбу иллюстраций Э. Неизвестного, когда он закончит работу над ними. Он (Андрей) назвал Голенищева-Кутузова, потому что он крупнейший специалист по творчеству Данте, блестяще владеет итальянским языком. Им сделаны к «Малым произведениям» переводы прозы и стихов, в том числе и о «Каменной даме».

Вскоре позвонил мне Эрнст и сообщил, что иллюстрации готовы. Как всегда с опережением установленного срока. Я тут же перезвонил Голенищеву-Кутузову. Трубку сняла женщина. Она сказала, что к телефону подойти он не может. Я изложил суть вопроса, в связи с которым нам необходимо встретиться с… Я назвал имя Голенищева-Кутузова (которое спустя почти полвека я забыл). Прошу назвать место и время встречи с ним. Тот же спокойный женский голос мне ответил: «он болен, но встретиться с ним можете только дома в течение дня». Назвала адрес.

Через день мы, Эрнст и я, были на квартире И.Н. Голенищева-Кутузова. Нас встретила женщина; по тембру голоса я определил, что накануне по телефону я разговаривал именно с ней. Манера и тон ее речи тогда и сейчас имели четко выраженную особенность: она здесь посторонний человек. Пока я размышлял, не более минуты, как мне поступить, чтобы войти с ней в контакт, она открыла соседнюю дверь и ввела нас в комнату и произнесла одну только фразу: у него постельный режим, после инфаркта. Перед нами на низкой тахте лежал Голенищев-Кутузов. Он сделал попытку привстать, но передумал и лёг во весь свой рост в постель, ноги остались на мгновение открытыми. Нам представилась кратковременная возможность созерцать аристократические, костлявые, длинные ноги. Владелец этих ног в этот момент внимательным взглядом рассматривал нас: «прошёлся» взглядом по моей персоне, затем перевел взгляд на Эрнста. На лицо лежащего в постели набежала тень, она-то и послужила для меня сигналом к действию. Обратившись к Голенищеву-Кутузову, я назвал себя как представителя Издательства Академии наук, представил Эрнста, сказав при этом, что он сотворил великолепные гравюры к «Малым произведениям» Данте. Мы надеемся, что Вы их одобрите. После краткого моего вступления Эрнст приступил к показу иллюстраций.

Он, как фокусник, извлекал из широкоформатного планшета гравюры. Первая из них произвела фурор. Об этом свидетельствуют с восторгом произнесенные Голенищевым-Кутузовым слова: «О, Каменная Дама!» (подрисуночная подпись оригинала гравюры «Стихи о Каменной Даме»). Разнородная ментальность нашего микроколлектива из трех человек моментально трансформировалась в единый интеллектуальный менталитет. У нас возникло глубокое взаимопонимание. Тоже самое повторилось с женским групповым портретом. Г.-К. его назвал «Новая жизнь» (подрисуночная подпись оригинала гравюры «Новая жизнь»). Я посмотрел на своих коллег «другими глазами» как на крупнейших специалистов в постижении интеллектуального наследства Великого Данте. Мера моего восхищения ими не имела границ. Я был свидетелем уникального явления. По своему содержанию это удивительный и не предсказуемый научный эксперимент.

Таким образом, визит к И.Н. Голенищеву-Кутузову был весьма успешным. В сентябре 1967 г. рукопись «Малые произведения» Данте была сдана в набор, а в конце марта 1968 г. книга вышла в свет.

Академическое издание романа Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание»

Вслед за «Малыми произведениями» Данте в серии «Литературные памятники» в соответствие с планом значилась подготовка и издание романа М.Ф. Достоевского «Преступление и наказание». Об этом я сказал Э. Неизвестному осенью 1967 г., после подписания в набор «Малых произведений» Данте. Зная творческий потенциал Эрнста как художника, передо мной стояла задача: предоставить ему реальную возможность сотворить иллюстрации по мотивам деятельности персонажей этого выдающегося художественного произведения Достоевского. Вывести Эрнста один на одни с Достоевским. Нельзя упустить такой шанс. Он бывает только один раз. Его необходимо реализовать здесь (в России) и сейчас (в процессе подготовки и выпуска академического издания в свет).

В течение десятилетия активной издательской деятельности я убедился в том, что юридические и физические лица с самыми различными мировоззренческими позициями, от передовых до махрового сталинизма, представлены во всех государственно-партийных и общественных структурах, с самого верха и до самого низа.

Такова сложилась общемировоззренческая ситуация в стране. Несмотря на это обстоятельство успешное, единственно верное, решение можно было принять, просчитав все факторы «за» и «против». Конкретный пример – академическое издание книги Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание». «Малые произведения» Данте вышли в свет на удивление спокойно. Никто не ожидал от Издательства «Наука» такого подарка. Поэтому говорить и тем более использовать опыт этого издания неуместно. Издание «Преступление и наказание» Достоевского «скрыть» было невозможно. Добровольные «стукачи», они же блюстители чистоты «социалистического реализма» внутри издательства и во вне его прочно обосновавшиеся в Комитете по печати, Союзе художников, аппарате ЦК КПСС и других ведомствах, на этот раз были бдительны.

В этой, чуждой для меня среде, было немало людей-пустословов (болтунов). Такой был и в Издательстве «Наука» Н.А. Седельников, художник-шрифтовик, его узкая специальность – оформление переплетов для партийных документов и официальных изданий. Работал по договорам, но приходил в издательство очень часто, два–три раза в неделю, в отдел художественного оформления. Здесь-то он и получил информацию о том, что издательство намерено привлечь Э. Неизвестного в качестве художника иллюстраций к роману Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание». Теперь каждый его приход в издательство сопровождался заклинанием: «Э. Неизвестный – персона нон грата». Он, когда я его спросил, не мог толком объяснить, что означает этот термин. Но твердил, повторял, что «у вас будут большие неприятности. Пока не поздно, откажитесь от своей затеи». Не исключено, что он был первым кто сообщил в Комитет печати об этом намерении издательства.

Мы, я и Андрей Стерлигов, – заведующий редакцией, которая профессионально осуществляла подготовку текстов к изданию в серии «Литературных памятников», – ориентировались на людей, имеющих иное научно-обоснованное мировоззрение. Принимая решение по данному вопросу, мы исходили из того, что следует рассчитывать только на себя, на свой профессионализм, привлекая умело и последовательно единомышленников. В связи с этим особо следует сказать об академике Конраде Николае Иосифовиче. Он был Председателем редакционной коллегии серии «Литературные памятники», в то время, вторая половина 60-х годов прошлого века, он привлекался Председателем Президиума Верховного Совета СССР в качестве консультанта и эксперта по проблемам исторического и культурного развития стран Востока и Запада. Прежде чем приступить к изданию «Малых произведений» Данте и «Преступления и наказания» Достоевского с гравюрами Э. Неизвестного необходимо было заручиться согласием и поддержкой Н.И. Конрада. Их заочное знакомство состоялось в 1967 г., когда Э. Неизвестный представил в редколлегию литературных памятников иллюстрации к произведениям Данте, и они с удовлетворением были приняты. На этот раз ситуация была иная. Я хорошо знал Эрнста, мы были друзьями. С Н.И. Конрадом я познакомился, работая в издательстве АН СССР, относился к нему с глубоким уважением. Он был крупнейшим востоковедом. Его основные труды по литературе, языкознанию, истории и особенно истории культуры Японии, Китая обрели мировую известность. В силу сложившихся обстоятельств, можно сказать по иронии судьбы, я познакомил Эрнста с И.Н. Голенищевым-Кутузовым, а теперь я был озабочен необходимостью познакомить его с Н.И. Конрадом. Эта озабоченность мешала мне быть самим собой, от нее нужно было освободиться. Предстоящую встречу я рассматривал и в качестве научного эксперимента, в результате которого, я надеялся на это, буду свидетелем появления очередного феномена, подобного при встрече с Голенищевым-Кутузовым.

Первая встреча и знакомство Неизвестного и Конрада состоялись летом 1969 г. (точная дата мною не зафиксирована) в кабинете директора Издательства «Наука» (Подосесенский переулок, 21). Эрнст принес с собой специальный планшет гравюр, на которых были изображены персонажи из его знаменитого альбома «Гигантомахия». После просмотра гравюр наступило молчание. Оно длилось минуту или чуть меньше. Во всяком случае во мне успела появиться тревога: значит гравюры не понравились. Я взглянул на Эрнста, его глаза и лицо выражали внутреннее удовлетворение. В этот момент я едва расслышал слова, произнесенные Конрадом: «я ничего подобного не видел… Превосходно». Эрнст тут же подарил ему наиболее понравившиеся гравюры. Здесь же договорились о встрече, теперь уже в мастерской Э. Неизвестного. В мастерскую Николай Иосифович приехал с женой спустя неделю. Знакомство с работами Эрнста и доброжелательное их обсуждение продолжалось около трех часов.

Работая над гравюрами по мотивам и образами романа Достоевского Эрнст не ограничился только этим произведением, а изучил и доступное ему литературное наследие автора романа, имеющее к «Преступлению и наказанию» непосредственное отношение. Одновременно он довольно часто встречается с моим сокурсником Ю.Ф. Карякиным, проявившим себя уже в то время профессионалом по наследию Ф.М. Достоевского. Интенсивное изучение его творчества позволило художнику своими рисунками, говоря словами Н.И. Конрада, раскрыть замысел Достоевского «исключительным проникновением [в] тайны этого поразительного произведения». В конце 1969 г. Эрнст закончил работу над гравюрами. Естественно, они были в первую очередь представлены Н.И. Конраду и было получено от него достойное благословение, а в начале 1970 г. – завершена коллективом специалистов работа над академическим изданием романа Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» (общий объем около 60 учетно-издат. листов).

Наступил ответственный момент: сдача текста в набор, а затем подписание в печать. Мы ориентировались на «Малые произведения» Данте в той же серии (литературные памятники), издание которого не вызвало каких-либо эксцессов со стороны Комитета по печати при Совете Министров СССР. Мы надеялись, хотя полной уверенности в этом не было, на спокойный, бесконфликтный, выход книги в свет. Кто такие «мы»? Ни «Малые произведения» Данте, ни «Преступление и наказание» Достоевского не могли бы выйти в свет без активной поддержки заведующего редакцией истории культуры и искусства А.Б. Стерлигова, без не менее активной позиции заместителя директора по полиграфии Брусиловского Натана Евсеевича, директор издательства А.М. Самсонов дал согласие на выпуск книги, но занял позицию наблюдателя. Нас, его сотрудников, это вполне устраивало. Особо следует отметить редакционную коллегию серии «Литературные памятники» во главе с ее Председателем академиком Н.И. Конродом.

Для того, чтобы ощутить политическую конъюнктуру описываемого исторического момента, совершим небольшой экскурс. 60-е годы прошлого века – особое время в истории советского периода России: происходил интенсивный процесс трансформации общества. В результате осуждения культа личности Сталина (1956 г., ХХ съезд КПСС) и массовой реабилитации, в том числе и посмертно, миллионов безвинно репрессированных людей, в обществе появились большие надежды на обретение свободы и демократии. Одновременно наблюдаются разочарование и протесты, феномен диссидентства, потому что нравственно и духовно искалеченное (отравленное неограниченной властью) политическое руководство страны в лице Н. Хрущева и приближенных к нему партийных боссов проводит без суда и следствия превентивные аресты, в том числе и инакомыслящих (отказались от них в начале 90-х годов), организует под флагом борьбы с формализмом и абстракционизмом так называемые встречи с творческой интеллигенцией. Таких встреч было три: две в декабре 1962 и одна в марте 1963 г. На самом деле это было грубое и невежественное вмешательство власти в сферу литературы и искусства. Объективно эти встречи означали разрушение духовного потенциала нации, они же стали и началом продолжения уничтожения интеллигенции как социальной прослойки (класса), выполняющей важнейшую функцию осмысления происходящих текущих и кардинальных перемен в обществе, сохранение и утверждение чести и совести нации. Конкретные события, происходившие во время этих встреч, в начале 70-х годов были свежи в памяти широкой художественной литературной и научной общественности. Как раз это обстоятельство и привлекло пристальное внимание многих представителей этой общественности к судьбе романа Достоевского. Именно к ним издательство было вынуждено обратиться за поддержкой.

Итак, Роман Достоевского был подписан в печать 25 мая 1970 г. Накануне, на этапе верстки, я обратился к заведующей редакцией технического редактирования, не посвящая ее в свой замысел, с просьбой: разместить подрисуночную подпись (название гравюры) не на вклейке с иллюстрацией, а внизу на текстовой контрполосе. Верстка книги лежала у нее на столе. Оказывается моя просьба совпала с ее предложением сделать это по чисто профессиональным соображениям, она не знала к кому обратиться. Я взял ответственность за реализацию теперь уже нашего совместного решения на себя. Она знала что я являюсь зам. главного редактора издательства. «Операция» по сохранению и упреждению любой попытки изъять вклейки была проведена аккуратно и без свидетелей. Об этом, кроме нас двух, никто не знал и не должен был знать до момента, когда «печать издания будет произведена полностью» тиражом 35 тысяч экземпляров. Все полиграфические работы по изданию Романа Достоевского проводились в Первой типографии Издательства «Наука», Ленинграде.

Спустя полтора–два месяца после моей встречи с техническим редактором позвонил Эрнст и говорит: нам нужно срочно встретиться. Я ему ответил подъезжай к издательству я тебя встречу. Рядом с издательством на улице Обуха находится Музей восточных культур. Встретив Эрнста, я привел его во дворик этого музея. Я использовал это место летом в качестве своей «резиденции» для доверительных бесед с друзьями и знакомыми. Здесь было удобно и даже уютно. Мы разместились на одной из скамеек. Первое что он мне сказал: Я из мастерской, только что расстался с бригадой сотрудников КГБ из пяти человек; сними иллюстрации из книги, не рискуй. Хорош сюрприз – ответил я ему. Ты считаешь, что их визит к тебе связан с изданием романа «Преступление и наказание»? Комитет госбезопасности пасёт, опекает тебя постоянно. Ты к этому должен привыкнуть. Я не вижу связи с визитом бригады сотрудников КГБ к тебе и выходом книги с твоими иллюстрациями. Это во-первых. Во-вторых, я не могу принять твое предложение, снять твои гравюры из почти готовой книги. Она находится в печати. Эрнст, мы (ты и я) перешли свой Рубикон. Я принял окончательное и бесповоротное решение, когда роман Ф.М. Достоевского находился на этапе верстки. Твои гравюры «впаяны» в текст книги, чтобы ненароком они (гравюры) не были изъяты. Никто ничего не изменит. Ситуация на сегодняшний день такова: или книгу выпустить в свет с твоими гравюрами, либо уничтожить весь тираж. На последний вариант едва ли кто-нибудь решится. В-третьих, тебя могли арестовать тут же после выставки в Манеже, тем более что в это время превентивные, без суда и следствия, аресты продолжались по всей стране, но этого не произошло. Тебя скорее всего вынудят покинуть родное Отечество. Не случайно Н. Хрущев на одной из «творческих» встреч в пылу азарта предложил тебе паспорт на выезд из страны.

Я понимал, что Эрнст, предлагая мне снять иллюстрации, руководствовался тем, чтобы вывести меня из-под удара, больших неприятностей, в случае его ареста. Это была его врожденная реакция не навредить, не подвести друзей и просто людей, оказавшим ему услуги. Такая озабоченность моей судьбой мне была приятна. Подобные ситуации у него были неоднократно при других обстоятельствах и с другими людьми. Такое поведение делало ему честь. Не каждый на это способен.

Закончилась наша беседа тем, что Эрнст сделал мне другое предложение: принять участие в игре с командой сотрудников КГБ, навязанной ему. Кто кого переиграет. Это предложение я принял. В течение приблизительно трех месяцев мы активно общались в основном с тремя сотрудниками КГБ. Один из пяти исчез из поля нашего зрения в самом начале их появления. Другой по национальности цыган, звали его Яном, пригласил нас в гости. Приглашение нами было принято. Квартира находилась где-то в одном из переулков в районе Кутузовского проспекта и по тем временам была вполне приличной, вся в коврах. Нам устроили небольшую вечеринку с цыганскими романсами под гитару. Самый любопытный факт: после этого вечера мы его больше не видели. Основным местом встреч был Дом журналиста, где в те годы всегда были чешское пиво и раки. Третий персонаж из этой команды, по прозвищу Байрон, был занят организацией поездки в гости к медвежатнику, в его хижину, на восточном берегу озера Байкал. Реализовать это мероприятие Байрону не удалось. Ведомство, в котором он служил, в августе 1970 г. вместо Байкала направило его как профессионала, свободно владеющим чешским языком, в Прагу. Там, спустя два года после Пражской весны, назревала очередная политическая заварушка. Четвертый член команды был просто для его ведомства надежной шестеркой. Почему-то люди такого типа в КГБ высоко ценились. Пятый член команды (бригады), ее руководитель Леонид Сергеевич Коношенко, мы ему дали прозвище бригадир. Бывший кремлевский курсант, подполковник КГБ нередко доставлял Эрнсту крупные неприятности. Одна из них: как-то в мастерской (Большой Сергиевский пер.) пьяненький подполковник, от спиртного он становился дурным, затеял с Эрнстом драку. Руки скульптора – это клещи. В один миг Эрнст скрутил его в бараний рог. В этот момент в мастерской появился Е. Евтушенко. Эрнст обратился к нему с просьбой: Женя, мне нужна бечёвка, найди и подай ее мне, Эрнст находился со своим визави в помещении типа внутренней мансарды. Женя сбегал на Сретенку, не найдя бечевки, купил… женскую ночную сорочку. Подполковник, связанный сорочкой, вскоре заснул.

Я пытался понять для чего руководство КГБ направило своих сотрудников опекать таким странным образом Эрнста. Или это была одна из форм проверки в «подрывной» деятельности подозреваемого физического лица. В данном случае Э. Неизвестного. Эта мысль возникла у меня на основе информации, полученной от моего школьного друга Владимира Онухова. Информация была настолько любопытной, что я познакомил его с Эрнстом. В те годы он (Владимир) был заведующим отделом Павлодарского обкома КПСС. Систематически приезжал в Москву на курсы повышения квалификации при Высшей партийной школе. На этих курсах каждый раз выступал с обзорным докладом (лекцией) высокопоставленный сотрудник КГБ (обычно в ранге генерала). В этих лекциях-обозрениях упоминался Э. Неизвестный: первоначально его подозревали в качестве ставленника ЦРУ США, затем характеризовали как художника-формалиста и, наконец, – как проверенного и надежного человека.

А между тем произошла смена председателя Комитета по печати: вместо Михайлова был назначен Стукалин. Мне по роду моей издательской деятельности эпизодически приходилось бывать в комитете, с сотрудниками которого у меня были сугубо официальные отношения. Но с одним из них сложились приятельские отношения. Мы оба в разные годы оказывается окончили один и тот же факультет МГУ – философский. Этого было достаточно для получения от него информации о стратегических затеях, намерениях нового руководства Комитета по печати. Именно он раньше официального запроса сообщил мне о том, что Председатель Комитета по печати Стукалин дал указание затребовать от Издательства «Наука» объяснение на каком основании оно привлекло Э. Неизвестного в качестве художника иллюстраций к роману Достоевского «Преступление и наказание» и дано поручение Производственному управлению Комитета по печати изъять иллюстрации из книги.

Действительно, приблизительно в конце июня 1970 г. поступил в издательство официальный запрос с требованием дать объяснение по поводу факта появления иллюстраций Э. Неизвестного в художественном произведении Ф.М. Достоевского. Об этом мне сообщил Н.Е. Брусиловский, зам. директора издательства по полиграфии. В заключение краткой беседы сказал: подготовь объяснительную записку совместно с заведующим редакцией. Это требование Комитета по печати.

В тот же день была подготовлена служебная записка. Мы, издатели, исходили из принципа «одни факты и никаких эмоций», нами были соблюдены все правила издательской этики. Текст этой записки в качестве официального документа (взят из архива автора) воспроизводится ниже.

Объяснительная записка

Э.И.Неизвестный иллюстрировал в Издательстве «Наука» «Малые произведения» Данте. В процессе работы над этими иллюстрациями академик Н.И.Конрад (председатель редколлегии серии «Литературные памятники» и председатель Научного совета по истории мировой культуры) ознакомился с иллюстрациями Неизвестного к Достоевскому и выдвинул предложение использовать эти иллюстрации для готовящегося академического издания «Преступление и наказание». Это предложение было рассмотрено и одобрено Редколлегией серии «Литературные памятники». Директор Издательства член-корреспондент АН СССР А.М.Самсонов согласился с предложением редколлегии и с художником был заключен договор. Произведения Неизвестного получили высокую оценку и специалистов по творчеству Достоевского (академик Виноградов В.В., доктор филологических наук Бахтин М.М., Оксман, кандидат наук Опульская) как глубоко и ярко раскрывающие идеи писателя. В настоящее время книга напечатана. Необходимо добавить, что работы Неизвестного к Достоевскому, одобренные выставками, неоднократно выставлялись (Весенняя юбилейная выставка Московского союза художников, выставки эстампов, персональная выставка художника в Таллине). Они были обсуждены в Комбинате графических работ и одобрены и рекомендованы для продажи. Через АПН они (первый вариант) были проданы итальянскому издательству «Эйнауди» и опубликованы там в 1967 году. Кроме того, иллюстрации Неизвестного к «Преступлению и наказанию» были напечатаны в журнале АПН «Советская жизнь».

Зам. главного редактора Главной редакции Общественно-политической литературы – А.М. Кулькин
Зав. редакцией истории культуры и искусства – А.Б. Стерлигов

Спустя одну или две недели зам. директора издательства Н.Е. Брусиловский вызвал меня к себе. Когда я вошел к нему в служебный кабинет, первое что я увидел – высокую стопу книг на столе. Это был роман Достоевского. Почему так много экземпляров, мелькнула у меня мысль, обычно типография присылает два–три сигнальных экземпляра для проверки качества и утверждения на выпуск в свет. Натан Евсеевич, обращаясь ко мне, сказал словами известной поговорки: «Ты заварил кашу, тебе ее и расхлебывать». И продолжил: «Надо спасать книгу. Бери 25 экземпляров и распредели их специалистам и авторитетным людям. Словом, организуй поддержку книги на выпуск в свет». Я Вас, Натан Евсеевич, понял. Давайте, здесь и сейчас, наметим стратегию поддержки. Предлагаю: Нам надо, прежде всего, привлечь крупных ученых, чтобы они обратились к М.В. Келдышу, президенту АН СССР, с просьбой о поддержке издания произведения Достоевского. У него деловые, служебные, контакты с Отделом науки ЦК КПСС. Окончательное решение за ним. С Комитетом печати и Отделом культуры ЦК КПСС мы никогда не договоримся. Затем или одновременно с учеными следует привлечь известных литературоведов, писателей и деятелей культуры. Со стороны Брусиловского возражений не последовало. Действуй, сказал он, желаю успеха.

Конкретно кого привлечь инициативная группа (я, Эрнст и Андрей Стерлигов, зав. редакцией) решала, используя возможности каждого из нас, в том числе и личные контакты с деятелями науки и культуры. Так, я связался с Институтом физических проблем АН СССР, директором которого был тогда академик Капица Петр Леонидович, имевший мировую известность. Договорился с его референтом (Рубин) о встрече, которая вскоре состоялась в институте, присутствовал на ней (встрече) и референт директора. Он записал всю нашу беседу. Прежде всего я в качестве представителя издательства подарил Петру Леонидовичу книгу Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание». Особо подчеркнул ее уникальность: во-первых, что она представляет собой академическое издание; во-вторых, она иллюстрирована гравюрами художника и скульптора Эрнста Неизвестного. Кратко рассказал ему о ситуации, сложившейся вокруг иллюстраций, помещенных в этой книге. В заключение я сказал ему: руководство издательства «Наука весьма заинтересовано в том, чтобы лично Вы при первой встрече с президентом АН СССР обратились к нему с просьбой поддержать это издание по его служебным каналам с вышестоящей инстанцией. Я имел в виду Отдел науки ЦК КПСС. На этом наша встреча закончилась. Я поблагодарил за прием и вышел из здания на территорию института, окинув его взглядом, непроизвольно всплыли воспоминания о том, что здесь совсем недавно происходила активная и бурная научная жизнь. В этом здании проводился знаменитый семинар по проблемам развития физики, получивший прозвище «Капишника». Здесь работал и неоднократно выступал на семинаре легендарный Л.Д. Ландау, преждевременно (в 1968 г.) ушедший, после автомобильной катастрофы, из жизни. Мой визит к известному ученому я привел в качестве примера. Аналогичным способом инициативная группа распределила и вручила 20 экземпляров наиболее известным ученым, писателям и деятелям культуры. Пять экземпляров книги остались в качестве резерва инициативной группы. Наступил сезон, июль–сентябрь, летних отпусков 1970 г., вызвавший спад бури страстей по поводу гравюр, помещенных в академическое издание «Преступление и наказание» Достоевского. Сторонники и противники иллюстраций Эрнста Неизвестного высказались. Наступил момент ожидания окончательного решения и кем оно будет принято.

Я немного знал организационную структуру ЦК КПСС. Приобрел это знание в 1963–1964 гг., когда формально числился в штате издательства, а фактически работал в ЦК КПСС, в группе секретаря ЦК Л.Ф. Ильичева. Я исходил из того, что Издательство «Наука» является гигантской инфраструктурой Академии наук СССР. Все научные учреждения страны, в том числе и Академия, административно подчинялись Отделу науки ЦК. Естественный ход событий поставил перед ним вопрос об окончательном решении каким образом поступить с академическим изданием «Преступления и наказания» Достоевского. В связи с этим руководство Отдела науки ЦК могло в любой момент обратиться по этому вопросу к президенту Академии наук СССР М.В. Келдышу. Поэтому весьма важно было вовремя информировать президента Академии. Первыми кто обратился к М.В. Келдышу с просьбой поддержать академическое издание «Преступление и наказание» были академики П.Л. Капица и М.А. Леонтович (оба известные физики). Он им сказал: «Не вмешивайтесь в это дело, этот вопрос будет решать другая организация и другие люди». Мне об этом сообщил помощник академика П.Л. Капицы. Я ему звонил вскоре после моей встречи с ними. Но другие люди (руководство Отдела науки ЦК), решая этот вопрос, могут обратиться к главе Академии и спросить его мнение. Информированные люди на этом уровне такие вопросы решают в течение нескольких минут. Если одна из сторон не информирована, то вопрос, как не подготовленный, откладывается в «долгий ящик».

Издательство было заинтересовано как можно быстрее получить «добро» (разрешение) на изготовление тиража книги, которое было приостановлено по требованию (приказу) Комитета по печати. Первая типография Издательства «несла» большие убытки. Этот аргумент на председателя Комитета по печати при Совете Министров не действовал. Он был одержим идеей изъять иллюстрации из книги. Он не мог поверить в то, что сделать это невозможно. В третьей декаде сентября 1970 г. Отдел науки ЦК КПСС принял окончательное решение: книгу выпустить в свет. Разрешение сопровождалось странной рекомендацией: тираж книги распространить за рубежом и в северных регионах страны. Несмотря на это «Соломоново решение», представитель Комитета по печати выехал в Ленинград, в Первую типографию Издательства «Наука», чтобы провести операцию по изъятию иллюстраций. Об этом свидетельствует нижеследующий документ (взят из архива автора)

СПРАВКА
О состоянии выпуска книги Достоевского «Преступление
и наказание» в типографии № 1 Издательства «Наука» в
г. Ленинграде на 30 сентября 1970 года.

В представленной справке ни одного слова об иллюстрациях. Цель визита главного специалиста Комитета по печати в типографию осталась тайной. Командировка специалиста только для того, чтобы получить сведения о состоянии, как сказано в справке, выпуска книги Достоевского, лишена здравого смысла и выглядит нелепой. Такую информацию можно было запросить и получить по телефону. По всей вероятности главный специалист Комитета по печати узнал о решении Отдела науки ЦК КПСС находясь уже в типографии. С позиции ноября–декабря 2011 г. события, о которых я вспоминаю, приобретают какой-то сюрреалистический «образ», находящийся за пределами разума и опыта. Но такова была реальность тоталитарного режима коммунистического типа, по терминологии А. Зиновьева, реального коммунизма.

Персональная поддержка иллюстраций Эрнста Неизвестного
Вместо вступления ко всем последующим персональным письменным отзывам, содержащим анализ и оценку гравюр Э. Неизвестного, необходимо кратко сказать о Николае Иосифовиче Конраде незадолго до его кончины.
Без его активной поддержки не было бы иллюстраций Эрнста ни к «Малым произведениям» Данте, ни в академическом издании романа «Преступление и наказание» Достоевского. В начале лета 1970 г. он находился в Юрмале, Латвия, на отдыхе; озабоченный мыслями о судьбе книги посылает телеграмму на имя вице-президента АН СССР (см. ее текст ниже). Там же, в Юрмале, резко ухудшилось его здоровье. Привезли его в Москву в безнадежном состоянии. Последние его слова: «Вышла ли книга [в свет], сохранились ли иллюстрации».
Публикуемые персональные письменные отзывы на иллюстрации Э. Неизвестного каким-то чудесным образом оказались в архиве автора данных воспоминаний. Наверняка их гораздо больше. Они сами по себе представляют научный интерес для исследователей минувшей эпохи.
Итак, первое слово предоставляю академику Н.И. Конраду, а затем представителям научной и культурной элиты.