I. ЭТОС НАУКИ. «АКАДЕМИЧЕСКАЯ СВОБОДА»

И СВОБОДА НАУЧНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ

Наука как составная часть общечеловеческой культуры обладает сущест­венной особенностью, а именно: она интернациональна, для нее не существует национальных форм и границ. Она стала таковой потому, что научный труд явля­ется трудом всеобщим, а наука – делом всего общества. Следовательно, наука – это продукт исторически накапливаемого знания, своеобразный, постоянно вос­производимый в масштабе человеческого общества «научный капитал». В этом смысле научные знания являются общечеловеческим достоянием, более или ме­нее эффективное использование которого в общественном производстве происхо­дит в разных социальных и национальных формах. Этим достоянием от имени общества владеют и приумножают его ученые.

Основным признаком принадлежности к сообществу ученых является науч­но-исследовательская деятельность. Его членами могут быть ученые, как посвя­тившие себя исследовательской работе, так и сочетающие научную работу с учебным процессом, а также ученые и инженеры, работающие в промышленности и осуществляющие прикладные исследования и разработки. К нему относятся также ученые-организаторы и научные эксперты во всех сферах общественного производства и на всех уровнях государственного управления. Уже из этого ясно, что сообщество ученых неоднородно. Оно состоит из множества специализиро­ванных по дисциплинарному признаку сообществ. Последние также не однотип­ны и отличаются между собой системами организации науки, финансового и ма­териального обеспечения научных исследований и т.д. Более того, сообщества ученых включает в себя людей с разными политическими взглядами, принадле­жащих к различным социальным слоям, разделяющих различные идеологические концепции.

Таким образом, сообщество ученых – весьма сложное социальное образова­ние. Прежде всего мы попытаемся рассмотреть его как абстрактную, «идеальную» модель, которая в дальнейшем позволит выявить основные особенности и тен­денции развития реально существующего сообщества ученых.

Что же представляет собой сообщество ученых, какое место занимает оно в системе общественного производства, каковы внутренние и внешние факторы его деятельности?

Прежде всего попытаемся выделить признаки, характеризующие сообщест­во ученых как устойчивое социальное формирование. Во-первых, оно представля­ет собой большую группу людей, связанных со всеми сферами человеческой дея­тельности. Во-вторых, занимает исторически определенное место в системе об­щественного производства. В-третьих, его роль в общественной организации тру­да общепризнанна.

Сообщество ученых, чтобы сохранить себя в качестве устойчивого социаль­ного формирования, должно социально воспроизводиться. Этому процессу спо­собствует то обстоятельство, что любая сфера человеческой деятельности в со­временном обществе связана с наукой, доступ к которой возможен только через систему образования. Роль высшей школы, научно-педагогический персонал ко­торой полностью входит в сообщество ученых, возрастает в социальной жизни общества потому, что она готовит многочисленные научные кадры и тем самым усиливает политическое влияние сообщества ученых в современном обществе. Теперь оно способно к более жесткой организации, осознанию собственных инте­ресов и к активной их защите.

Следовательно, сообщество ученых представляет собой могущественную группу людей – не столько по численности, сколько по своему реальному влия­нию, – которая, опираясь на научный потенциал университетов и государствен­ных научных центров, имеет тесные контакты с государственным аппаратом и с гигантскими, в том числе военно-промышленными, корпорациями. Такое пони­мание сообщества ученых позволяет вскрыть внутренние факторы его деятельности, а также обнажить сложное взаимовлияние двух различных социальных ин­ститутов – политики и науки.

Возникновению сообщества ученых способствовала выработанная в процес­се научной деятельности в течение столетий совокупность представлений, правил и традиций, регулирующих отношения между учеными. Она складывалась сти­хийно и была осознана большинством ученых в качестве фундаментальных нрав­ственных принципов, соблюдение которых обусловило успешную деятельность сообщества по производству знаний. Эти представления и нормы обретают харак­тер не внешних регулирующих факторов, а глубоко личных, эмоционально окра­шенных и рационально закрепленных принципов.

Таким образом, принципы, которыми руководствуются ученые в своей на­учной деятельности, оказываются системой норм профессиональной этики, вы­полняющей для ученых, по терминологии Р. К. Мертона, функцию этоса. «Поня­тие этоса науки, – пишет он, – относится к эмоционально воспринимаемому ком­плексу правил, предписаний, обычаев, мнений, ценностей и представлений, довлеющих над учеными... Будучи социальным кодом, этос поддерживается чувствами его носителей» (1). Нравственные нормы становятся важнейшими принципами научного этоса в том случае, если они социально закреплены и становятся инсти­туциональными ценностями науки, которые определяют взаимоотношения между учеными. Мертон выделяет четыре типа основных норм, лежащих в основе этоса науки: «универсализм, всеобщность, безучастность и организованный скептицизм) (2).

Универсализм науки выражает объективность научного знания. Результаты научной работы не могут зависеть от социального положения ученого и его лич­ных качеств, они должны оцениваться на основе их научной значимости и нахо­диться в соответствии с ранее достигнутыми знаниями. Всеобщность – это прин­цип, обусловленный характером научного труда и предполагающий обязательную гласность научного открытия, исключающий монополизацию знания. Результаты исследований должны доводиться до сведения всех членов сообщества.

Следующий компонент этоса науки – «безучастность» ученого к результа­там своих исследований. «Безучастность – институционализированная норма, вытекающая из общественного характера науки и проверяемости научного знания» (3). То, что Мертон и социологи, придерживающиеся его терминологии, называют «безучастностью», в действительности следует понимать как научную деятель­ность, осуществляемую не ради личной карьеры, а ради познания истины. Стрем­ление получить новое знание исключает заинтересованность ученого в приобре­тении каких-либо личных выгод, кроме признания своих коллег.

Любой результат деятельности ученого, претендующего на открытие в той или иной области науки, может получить «статус удостоверенного научного зна­ния» лишь после его признания сообществом ученых, которое происходит в про­цессе вторичной проверки. Особая роль в сохранении и закреплении этой нормы («безучастности») принадлежит научным лидерам, основателям научных школ и новых направлений в науке, несущим в силу их положения повышенную ответст­венность за прогресс науки.

Наблюдающееся мотивационное противоречие в поведении ученых Мертон пытается разрешить через «амбивалентность» – специфический для научной дея­тельности тип связи, в рамках которой синтезируются, например, научный этос и патология науки (под «патологией науки» понимается конкуренция, борьба за приоритет, зависть, методы обхода соперника, скрытый плагиат и многое другое). Наука формирует противоречивые мотивы и эмоции, сопровождающие деятель­ность ученых, регулирование которых осуществляется в пределах принципа «без­участности». Организованный скептицизм – норма поведения, суть которой, по Мертону, состоит в том, что сообщество ученых диктует своим членам критиче­ское отношение к любым результатам исследований, в том числе и к собствен­ным.

За соблюдение этих норм сообщество ученых как сложившаяся социальная группа вознаграждает своих членов. Так, научные открытия и достижения в соот­ветствии с нормой всеобщности становятся достоянием научной общественности, а ученые, предложившие новые результаты своих исследований, в качестве воз­мещения получают в различной форме признание сообщества ученых (эпонимия, академические звания, почетные награды и т.д.).

До сих пор мы анализировали внутренние нормы деятельности сообщества ученых, раскрывающие общую качественную природу рассматриваемого явления. Наряду с этими нормами существуют внешние, реальные конкретно-исторические факторы, определяющие место и роль сообщества ученых в системе обществен­ных отношений, а также мотивы его политической деятельности.

Нормы этоса науки, выполнявшие функцию контроля за воспроизводством достоверного научного знания внутри сообщества ученых, соблюдались с эпизо­дическим нарушением их до тех пор, пока сфера научной деятельности была вне политики и не играла какой-либо существенной (тем более ведущей) роли в эко­номике. По мере того как авторитет науки и влияние ученых в «коридорах вла­сти» возрастали, а дух конкуренции (борьба за финансирование и служебное про­движение) утверждался в сфере научной деятельности, рушились нормы этоса науки, а ученые утрачивали свободу научных исследований.

На формирование системы научных исследований большое влияние оказала концепция автономного развития науки, основным содержанием которой был принцип «академической свободы». Согласно этой концепции, наука не имеет и не должна иметь точек соприкоснрвения с политикой, так как направ­лена исключительно па поиск истины. Оценка научных достижений и деятельно­сти ученого относится исключительно к компетенции самого ученого и его кол­лег, т.е. сообщества ученых.

В профессиональной и общественно-политической деятельности в период становления современной науки ученые исходили – значительная часть их до сих пор исходит – из концепции «академической свободы», утверждение которой происходило в течение более чем столетней эволюции форм организации науки. Понятие «академическая свобода» имеет три аспекта: свобода преподавания, свобода обучения и свобода научных исследований. Его появление связано с дея­тельностью немецкого просветителя Вильгельма фон Гумбольдта, одного из крупных теоретиков высшего образования в Германии. Став в 1809 г. прусским министром просвещения, он частично реализовал свои идеи на практике.

Основные идеи В. Гумбольдта о высшем образовании послужили прообра­зом понятия «академическая свобода». Первое важнейшее положение – автоно­мия. «Государство никогда не должно, – считал В. Гумбольдт, – требовать от уни­верситета ничего такого, что непосредственно служило бы его целям, оно должно исходить из убеждения, что университет, решая свои собственные задачи, тем са­мым будет служить и целям государства, причем наилучшим образом» (4). Университеты нуждаются в автономии не ради нее самой, а ради эффективного выполне­ния ими главной функции – распространения и приращения знания. Это второе основное положение философской концепции высшего образования Гумбольдта.

Академическая деятельность требует от ученого самоотречения, углублен­ности и сосредоточенности на предмете исследования, что нередко порождает своего рода «глухоту» ученых к окружающему их миру. Гумбольдт прекрасно это понимал. Он, как подчеркивает известный американский социолог Роберт Нисбет, был достаточно мудрым человеком и осознавал, что на каждого индивидуума, го­тового к такому отречению, найдется сотня других, которые с радостью займутся сиюминутными делами, решением и удовлетворением общественных задач и по­требностей. Поэтому общество может позволить себе содержать ученых, занятых только поисками истины.

Значение университета – третье положение философской концепции образо­вания Гумбольдта – состоит в гармоничном сочетании рациональности и гума­низма. Университет, утверждал он, есть прибежище интеллекта, а не носитель ре­лигиозных, политических или военных амбиций. Гумбольдт понимал и призна­вал, что раздробленная Германия его времени нуждалась в национальном единст­ве, в политических и административных реформах. Он не ставил под сомнение роль университетов в этих процессах. «Если что он и ставил под сомнение и чему решительно сопротивлялся, так это концепции преднамеренного и прямого ис­пользования университета в качестве инструмента для реализации политических или социальных целей, какими бы величественными сами по себе цели ни были» (5).

Идеи В. Гумбольдта о высшем образовании и попытка их реализовать на практике не были восприняты в Германии повсеместно и безоговорочно. С самого начала они породили сильную оппозицию, в основе которой лежало убеждение, что университеты должны активно служить внешним, политическим, нравствен­ным и культурным целям. Но в конечном итоге именно получивший обществен­ное признание идеал автономного университета, ориентирующегося исключи­тельно на создание и передачу знания, стал одним из важнейших факторов про­гресса науки в Германии второй половины XIX в.

Истинной автономии, подобной автономии Оксфорда или Кембриджа, не­мецкая университетская система никогда не знала. Но именно в этот период в Германии прочно сформировалась концепция «академической свободы», первый принцип которой – «свободное преподавание» – приобрел определенный право­вой статус: деятельность профессорско-преподавательского состава университета оплачивалась правительством, а университет поддерживался государством. Пре­подавателям разрешалось выполнять свои профессиональные обязанности вне го­сударственной бюрократической структуры, которой были подчинены другие гражданские служащие. Свободное преподавание давало университетским уче­ным возможность самим определять содержание своих курсов и включать в них данные своих исследований без одобрения вышестоящих органов. Однако приви­легии «академической свободы» касались только профессиональной сферы их деятельности и не ограждали преподавателей как граждан от конформизма, навя­зываемого требованиями режима.

Второй принцип немецкой «академической свободы» – «свободное обуче­ние» – конкретно проявлялся в том, что университет был лишен какой-либо вла­сти над студентом, поскольку он не экзаменовал его и не присуждал ему степени. Студенты могли переходить из одного университета в другой, чувствуя себя неза­висимыми по отношению к этим учреждениям. И наконец, третий принцип – «свобода научных исследований» – воплощался в немецких университетах в са­моуправлении, которое ограждало ученых от министерского диктата.

«Академическая свобода» предполагала право ученого на самостоятельный выбор направления исследований, исключала какой бы то ни было внешний кон­троль над исследованиями и давала право преподавать свой предмет в учебном заведении исходя из своего мировоззрения. Особенность научной деятельности такова, что соблюдение «академической свободы» является одним из важнейших условий не только успешности, но и самой возможности такой деятельности. Как показала практика научной деятельности, индивидуальные усилия отдельных ученых лучше всего координируются именно в случае отсутствия их координа­ции. «...Любые попытки координировать усилия ученых посредством директив каких-то высших авторитетов неизбежно бы разрушили эффективность их сотрудничества» (6). Казалось бы, наоборот, координация индивидуальных усилий людей, чем бы они ни занимались, необходима, чтобы сконцентрировать эти уси­лия на достижении одной цели. Так обстоит дело почти в любой сфере человече­ской деятельности, но не в сфере поиска, нового знания. Наука – это такой вид деятельности, в котором длительные изолированные усилия отдельных ученых просто невозможны. Если бы все средства научных коммуникаций были однажды разрушены, то в самое короткое время науке пришел бы конец, потому что была бы уничтожена возможность общения ученых между собой и использования ими результатов деятельности друг друга. «Таким образом, – писал известный англий­ский ученый Поляни, – универсальный координирующий принцип науки предста­ет во всей своей очевидной простоте. Он состоит в том, что усилия каждого от­дельного исследователя должны быть состыкованы с результатами, полученными другими учеными. Процессы такой стыковки каждый ученый осуществляет неза­висимо, однако итогом этих индивидуальных попыток оказывается максимальная эффективность научной деятельности в целом. На каждом этапе отдельный ученый отбирает из полученных другими учеными результатов именно те, которые он может наилучшим образом использовать для решения своих собственных за­дач, и тем самым оптимизирует свой вклад в науку. При этом он открывает анало­гичные возможности для будущих исследований других ученых и так далее до бесконечности» (7).

Поляни подчеркивал, что сказанное относится только к фундаментальным исследованиям с их установкой на поиск неизвестных ранее явлений и законо­мерностей. Любые исследования, проводимые с другой целью, могут и, как пра­вило, должны координироваться и контролироваться извне, так как извне задают­ся цели этих исследований. Степень такой координации может быть различной, но ее неизбежность очевидна.

Мы рассмотрели концепцию «академической свободы», абстрагируясь от системы общественных отношений. И это было оправданно. Мы вскрыли истоки этой концепции, уяснили ее сущность. В реальной жизни «академической свобо­ды» без каких-либо ограничений никогда не существовало. Социально-экономическая структура современного общества как прежде, так и теперь посто­янно порождала и порождает различные формы неравенства, в том числе и в сфе­ре научных исследований. Поэтому свобода научной деятельности весьма относи­тельна.

«Академическая свобода» должна рассматриваться конкретно-исторически, она утверждается и получает развитие тогда, когда соблюдаются основные эле­менты и нормы этоса науки; она утрачивает свое содержание там, где эти нормы нарушаются. Изменение социальной роли науки в современном обществе, усиле­ние ее зависимости от государства, ибо оно все в большей мере финансирует на­учные исследования, приводят к тому, что ученые фактически оказываются в по­ложении государственных служащих, а органы власти имеют основания требо­вать от ученых подчинения их личных научных интересов интересам государства. Существует множество других причин, порождающих конфликтные ситуации между государством и учеными.

Каким же образом можно избежать подобных ситуаций? В качестве примера Поляни приводит английскую судебную систему, абстрагируясь от ее социально­го содержания. Судьи назначаются королевской властью и получают жалованье от государства. Однако в своей деятельности, хотя бы формально, они независи­мы, потому что должны подчиняться только закону, а не личной воле сюзерена или его представителей. Государство признает принцип независимости судебных органов. Точно так же оно должно признать принцип независимости института науки. Правительство станет уважать свободу науки только при условии, если ученые будут способны эффективно преодолевать внутренние противоречия сво­его сообщества, не требуя, чтобы государство выступило в качестве арбитра их разногласий. Вот в этой-то ситуации в полной мере и проявляется роль и значение этоса науки. Поэтому Поляни настойчиво проводит мысль о том, что сильное и однородное научное общественное мнение, согласованность которого вытекает из его приверженности одной и той же научной традиции, является непременным стражем «академической свободы» (8). Если такое общественное мнение ученых существует и если оно уважается обществом в целом, тогда «академической сво­боде» ничто не страшно.

Работа М.Поляни «Основания академической свободы» (9), впервые опубли­кованная в 1947 г., представляет интерес не только потому, что содержит резуль­таты исследований данной проблемы, но и потому, что в ней была предпринята одна из первых попыток осмыслить разрушительное влияние фашистского госу­дарства на институт науки в Германии. Тоталитарная форма государства, утвер­дившаяся в Германии с приходом нацистов к власти, оказалась несовместимой с основами «академической свободы». Грубое нарушение автономии университетов вплоть до попытки создать «арийскую физику» нанесло такой урон германскому сообществу ученых, от которого оно не могло оправиться. Как известно, в начале 30-х годов крупнейшими центрами физической и математической науки в Герма­нии были Геттинген, Берлин и Мюнхен. В Геттингене сложился один из самых передовых в мире центров математики и физики. Здесь работали всемирно из­вестные ученые. В Берлине располагался организационный центр науки страны: Германское физическое общество, Прусская академия наук и многие другие об­щенациональные органы, а также университет, в котором преподавали крупней­шие ученые. В Мюнхенском университете сформировалась сильнейшая школа, воспитавшая целое поколение физиков-теоретиков, получивших мировую извест­ность.

Вскоре после прихода фашистов к власти был издан (7 апреля 1933 г.) закон о гражданской службе, практическое осуществление которого привело к уничто­жению научных школ и традиций и стране. По данным исследователя Л.Д.Бейерчена (США), «институты, внесшие большой вклад в физику и математику в веймарский период, были в значительной мере уничтожены к концу первого года нацистского правления... Ничего не осталось от борновского Института теорети­ческой физики. Три из четырех профессоров математики и почти все молодые преподаватели покинули Геттинген» (10). Сравнивая данные, приводимые различ­ными авторами, А.Бейерчен пришел к выводу, что в 1933 г. около 14% препода­вателей высшей школы в Германии были уволены. В естественных науках эта цифра составляла 18%, в том числе в физике – 26, в математике – 20%. «Естест­венно, – отмечал Бейерчен, – количественная мера ущерба, нанесенного полити­кой увольнений, – это только часть информации. Цифра 26% не показывает, име­ется ли в виду лучшая или худшая четверть немецких физиков... Если считать Нобелевскую премию мерой качества, то, кто покинул свои посты в Германии, в самом деле были учеными очень высокого ранга» (11). Среди них было двадцать но­белевских лауреатов, в том числе девять получили эту премию до своего смеще­ния. Большинство ученых-эмигрантов обосновалось в других странах Западной Европы, а с началом Второй мировой войны – преимущественно в США. «Уче­ные, потерянные Германией, стали приобретением для ее противников» (12).

Мы использовали исторический опыт Германии для того, чтобы еще раз показать: грубое вмешательство политической власти в научную деятельность разрушает структуру науки, ее этический кодекс и традиционные нормы деятельности, сформировавшиеся в течение столетий. Результат этого вмешательства – исчезновение всемирно известных научных центров.

По чисто методологическим соображениям мы начнем анализ эволюции организационной структуры науки с обобщения опыта страны, которая внесла наиболее весомый вклад в становление парадигмы современного научно-технического развития. Такой страной в связи со сложившимися судьбоносными историческими событиями стали США.

<sub>1. Merton R.K. The sociology of science: Theoretical and empirical investigations. – Chicago; L., 1973. – P.258.
2. Merton R.K. Op. cit. P.276.
3. Ibid.
4. Цит. по: Nisbet R. Max Weber and the roots of academic freedom // Controversies and decision. The social sciences and publicy ? Ed. by Ch.Frankel. – N.Y., 1976. – P.108.
5. Nisbet R. Op. cit. P.109.
6. Polanyi M. The Logyc of Liberty: Reflections and rejoinders. – L., 1951. – P.34.
7. Ibid. P.34-35.
8. Ibid. P.42.
9. Polanyi M. Foundation of academic freedom. – Oxford, 1947.
10. Beyerchen A.D. Scientists under Hitler: Politics and the physics community in the Third Reich. – New Haven; L., 1979. – P.33.
11. Ibid. P.44-47.
12. Ibid. P.200.</sub>