Глава 1. МЕСТО И РОЛЬ НАУКИ В СОВРЕМЕННОМ ОБЩЕСТВЕ:
ЭВОЛЮЦИЯ ПАРАДИГМ НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКОГО ПРОГРЕССА

Среди обществоведов, в научном сообществе в целом, среди политиков и среди хотя бы мало-мальски образованных представителей широкой общественности повсеместно признано, что сегодня наука, интеллектуальные ресурсы, научно-технический потенциал в любой развитой стране является наиболее значимым звеном системы производительных сил, от уровня развития и состояния которого напрямую зависит как благосостояние общества, так и положение государства на мировой арене и в экономическом плане, и во всех иных значимых аспектах – политическом, военном, образовательном, культурном. По историческим меркам процесс обретения наукой столь высокого статуса занял не так уж много времени, немногим более века. Начало этого процесса примерно совпадает с началом второй промышленной революции, которое обычно датируют серединой XIX столетия. Первая промышленная революция (1750–1850) обошлась без науки, конкретного непосредственного участия ученые в ней не принимали. Появление паровой машины Д.Уатта (1774–84 гг.) и нового оборудования для текстильной промышленности Британии, главных базовых инновации этой революции, – плод талантов изобретателей-самоучек, действовавших методом «проб и ошибок». Не столько этим изобретениям помогла наука, сколько они науке. Известный британский историк наук, Дж.Бернал, прямо утверждает, что как изобретение, так и «большая часть усовершенствований паровой машины была осуществлена механиками-практиками без какой-либо серьезной помощи со стороны науки. Работа этой машины привлекала, однако, к себе внимание многих ученых, желавших понять ее и даже мечтавших ее улучшить» (1, с.326). Понимание растянулось на полвека, и участвовали в нем выдающиеся ученые Англии, Франции, Германии, причем первые гениальные для своего времени обобщения на этот счет (С.Карно, 1824 г.) прошли совершенно незамеченными ни научным сообществом, ни практиками, и получили признание лишь спустя десятилетия. Правда, конечный результат оказался прекрасным – были сформулированы два основных начала термодинамики.

Вторая индустриальная революция связана прежде всего с качественными изменениями в энергетической базе общества. В дополнение к механической энергии, энергии падающей воды, пару и углю, мускульной силе людей и животных приходят электричество и нефть. И приходят они вместе с солидной теоретической научной базой, созданной трудами западноевропейских физиков и химиков в конце XVIII и первой половине XIX веков. Достаточно упомянуть таких корифеев физики как Ампер, Вольт, Ом или химии – Кекуле, Либих, Гофман. На открытых ими законах впервые в истории начинает формироваться тот логичный цикл «наука – производство», который сегодня воспринимается как вполне естественный и чуть ли не единственно возможный ход вещей. Сначала в лабораториях в результате расчетов, догадок, гипотез, их провалов и триумфов в сфере науки были созданы основы электротехники и синтеза химических соединений, а уже после этого на основе теории начали формироваться соответствующие отрасли промышленности. Разумеется, о цикле мы говорим в какой-то мере условно. Он не был похож на современные планируемые и выполняемые единым коллективом программы, иной раз растянут во времени на десятилетия, разбросан в пространстве по разным странам, по многим лабораториям и предприятиям, никак между собою не связанным, а участники событий и не думали, что их можно заподозрить в каких-либо совместных действиях. И тем не менее в развитии электротехники и современной химической промышленности извечная проблема яйца и курицы никогда не возникала, всегда было ясно, что сначала, а что потом. Приведем лишь один пример. Датчанин Эрстед обнаруживает и исследует магнитное действие электрического тока (1820 г.), англичанин Стерджен, пользуясь данными Эрстеда, изобретает электромагнит (1823 г.), американец Генри этот магнит усовершенствует (1831 г.), а его соотечественник Морзе подытоживает цикл замечательным практическим результатом, создает электромагнитный телеграф (1837) и код для передачи информации (1838). Имена половины участников этой цепочки увековечены в названиях основных единиц электрических и магнитных величин. Аналогичные последовательности можно отыскать и применительно к гальванопластике, электрическому освещению, созданию органических красителей и т.п. Они приведут нас в середину и вторую половину XIX столетия, когда разворачивается процесс формирования новых по тому времени отраслей промышленности – электротехнической и производства органических красителей. Предприятия этих отраслей не могли обходиться без ученых специалистов. Метод «проб и ошибок» здесь не только мало эффективен, но и чрезвычайно опасен. В штатах соответствующих предприятий появляются сначала единицы ученых, затем группы и, наконец, возникают промышленные исследовательские лаборатории. «Обязательным атрибутом второй промышленной революции, сердцем ее явилась организационно-управленческая инновация – промышленная исследовательская лаборатория» (2, с.11).

В промышленности и в экономике в целом складывается потребность в специалистах с хорошим уровнем образования, и академический сектор, наиболее «древний» из секторов науки, отвечает на эту потребность многократным увеличением числа высших учебных заведений – университетов и политехникумов, численности ученых, профессионализацией науки как таковой (без обязательной связи с системой образования), расширением исследовательской деятельности и (после достаточно длительного периода преодоления академического снобизма) готовностью сотрудничать с промышленностью в решении актуальных для последней научных проблем. Реализуется оценка К.Маркса, утверждавшего, что «капиталистический способ производства впервые ставит естественные науки на службу непосредственному процессу производства… Наука получает призвание быть средством производства богатства… впервые возникают такие практические проблемы, которые могут быть разрешены только научным путем» (4, с.320).

С появлением промышленных исследовательских лабораторий реально начинается процесс интеграции науки и производства, основа основ экономического прогресса передовых стран начиная с последней четверти XIX в. и по сегодняшний день. Термин «интеграция» пришел в обиход применительно к явлениям общественной жизни сравнительно недавно, в последние примерно 50–60 лет и в отношении взаимодействия науки с производством требует краткого пояснения. Корень у него латинский (integer – целый), а в современных языках он в основном ассоциировался с математикой, с интегральным исчислением. В современном обществоведении под интеграцией имеется в виду объединение, слияние двух или более компонентов в единое целое, которое приобретает в результате новые признаки по сравнению с арифметической суммой объединяющихся частей, приобретает новое, более высокое качество. Исходные компоненты при этом свое существование в прежнем виде прекращают (полностью или частично). Классические тому примеры – слияния банков, разного рода иных корпораций, интеграция стран Западной Европы, входящих в ЕС, и т.п. Могут ли подобные превращения произойти с наукой и производством? Взаимосвязи между ними и взаимовлияние имели место с тех давних времен, когда наука обособилась в качестве специфического вида человеческой деятельности. Но означает ли это, что дело идет к слиянию производства и науки, прекращению их самостоятельного существования и созданию некоей новой структуры, как это, казалось бы, следует из определения понятия «интеграция»? Очевидно, что такая перспектива пока не просматривается. Наука и производство не являются однородными структурами, обладающими одинаковыми основными признаками и отличающимися лишь второстепенными параметрами. Их основные признаки различны по природе, особенности научного труда, его цели и т.д. отличаются от аналогичных параметров производственной сферы настолько, что слить их невозможно, самое тесное взаимодействие не предполагает утраты специфики интегрирующихся компонентов и их исчезновения в прежнем качестве. Интеграция в этом и других подобных случаях проявляется в том, что они становятся необходимыми взаимосвязанными и соподчиненными звеньями более широкой структуры, объединенными общей целевой функцией. Исследовательская лаборатория в составе промышленной фирмы как раз и является оптимальным вариантом интеграции науки и производства.

Такие лаборатории раньше всего появились в Германии, в промышленности, выпускавшей органические красители для текстильного производства (фирмы Хёст, Агфа, Байер и др.) (42). Они быстро тиражировались во Франции, Англии, США. Следом шли электротехнические лаборатории, подключались и другие отрасли, поскольку наличие собственной исследовательской службы давало предприятию очень большие преимущества в конкурентной борьбе, в создании новых видов продукции и расширении рынков сбыта. Лаборатории фирм «Артур де Литтл» (1886 г.), «Истмен Кодак» (1893 г.), «Б.Г.Гудриг» (1885 г.), «Дженерал электрик» (1890 г.), «Дюпон» (1902), «Белл Лабз» (1907 г.) в США; «Левер Браверз» (1889, 1 ч.), «Алкали компании» (1892г.) в Англии и т.д. До Первой мировой войны число лабораторий росло медленно, после нее – быстро, в передовых странах ими обзавелись все крупные фирмы той или иной отрасли промышленности. Появились инженерные ассоциации и общества, журналы, газеты, сложился промышленный сектор исследований и разработок (ИР). Наука начинает приобретать характер непосредственной производительной силы, а капиталовложения в науку становятся чрезвычайно выгодным, хотя порою и рискованным делом. Решающий шаг на пути к тому статусу, о котором мы говорили в начале главы, был сделан. В развитие науки включились локомотивы рыночной экономики, придавая ей мощное ускорение.

Параллельно развитию промышленного сектора росли и другие сектора науки – академический и государственный. Сформировалась сфера науки, столь же значимая как и другие сферы жизнедеятельности общества. Сформировалась и ее трехсекторная структура, существующая поныне, сложилось и разделение науки на фундаментальную и прикладную. В первые десятилетия ХХ в. наука росла чрезвычайно быстрыми темпами. «Масштабы научных усилий выросли в ХХ в. почти до неузнаваемости», – пишет Дж.Бернал. – «В 1896 г. во всем мире имелось, быть может, каких-нибудь 50000 человек, которые поддерживали традицию науки в целом, и лишь не более 15000 из них обеспечивали прогресс знания с помощью научно-исследовательской деятельности. Через 58 лет число людей, занимающихся научно-исследовательской работой, составило не менее 400000 человек, точно же определить общее число научных работников, занятых в промышленности, государственных учреждениях и учебных заведениях почти невозможно, однако, оно, по-видимому, приближается к 2 млн. В значительно большей пропорции возросла сумма расходов на нужды науки: с менее полумиллиона ф. ст. до 2 млрд. с лишком, что, учитывая изменения денежного курса, дает увеличение в 400 раз. Это означает среднюю норму роста 10 процентов в год. Такие темпы значительно превышают темпы роста любого другого элемента в обществе, в том числе даже и военных расходов» (1, с.389). В значительной мере благодаря науке передовые страны в первой половине ХХ в., несмотря на колоссальные трудности, обусловленные экономическими кризисами, острейшими социальными конфликтами и войнами, смогли решительно продвинуться вперед в развитии производительных сил и повышении жизненного уровня населения. Уже после Первой мировой войны начинает, по крайней мере среди ученых, осознаваться государственная значимость сферы науки. Например, всемирно известный французский химик Ле Шателье в своей брошюре-обращении «Наука и промышленность» писал: «Для того, чтобы восстановить страну, нам необходимо понять огромное значение науки. Нам необходимо использовать ее… Будущее нашего государства зависит от того, какое определение будет дано науке и какие в связи с этим будут приняты программы образования, так как тем самым предопределяются методы производства. Ставка достаточно велика» (3, с.11–12).

Однако государственного признания в полной мере наука добилась лишь после Второй мировой войны. Эта война со всей очевидностью показала новую роль научно-технического потенциала, она была в полном смысле войной техники, в военные годы совершались многие открытия, создавались изобретения (от пенициллина до радара и атомной бомбы), невиданными в мирное время темпами внедрявшиеся в практику и работавшие на победу. Сами военные и не предвидели всех тех новейших видов оружия, которыми снабдили их ученые. Как анекдоты звучали правдивые истории времен первой мировой войны, характеризовавшие отношение тогдашних военных к науке. Когда США в 1915 г. вступили в войну, и Американское химическое общество обратилось в военное министерство с письмом, предлагая свои услуги, ответ гласил: «В этом нет необходимости, поскольку, рассматривая ваше предложение, министр обнаружил, что в штате его ведомства химик уже имеется» (4, с.6). Через 20 лет «...обращение военных в научную веру было полным и безоговорочным. В послевоенные годы они будут постоянно стремиться финансировать и использовать творческий потенциал ученых для непрерывного развития систем вооружений» (там же, с.10). Военные в данном случае олицетворяли собою государство. Война к тому же «выпестовала» целый ряд отраслей промышленности, которые начали играть первую скрипку в экономике (реактивная техника, авиация, атомная промышленность, электроника и др.), и развитие которых требовало таких усилий и ресурсов, которые никто кроме государства мобилизовать не мог. Другими словами, война установила между государством и наукой в целом новые, прочные постоянные систематические связи. Это и дает нам основание считать окончание войны началом становления государственной научно-технической политики (НТП). С того момента прошло уже достаточно много времени, чтобы ее отдельные этапы достаточно четко обозначились, и можно выстроить периодизацию данного направления деятельности государства.