А.М. Кулькин

Наука стратегический фактор формирования современной системы государственного управления в России

Верно, что в РФ на старте приватизации института частной собственности вообще не существовало. При этом уникальность состояния собственности на этом старте заключалась в том, что собственность лишь номинально была государственной, а на самом деле – в точном смысле «ничейной». В Советском Союзе такое состояние собственности обозначалось, на наш взгляд, довольно честным понятием «общенародная (общественная) собственность» – именно в смысле ее принадлежности «всем вместе» и «никому в отдельности». Нельзя сказать, что государство лукавило. Советское государство реально не было собственником. Ведь не были собственниками ни советские директора предприятий, ни функционеры партии и правительства. Государство было лишь управляющим этой «ничейной» собственностью. И вот государственный управляющий в 1991 году исчез. А «ничейная» собственность, утратив своего управляющего, в принципе провоцировала свое разворовывание.

В этих условиях – могла ли идти речь о приватизации, даже в юридическом смысле, коль скоро на тот момент просто не существовало «огосударствленной» собственности? Что должны были сделать люди, принявшие на себя в то время ответственность государственного управления? Они должны были, в первую очередь, взять «ничейную» собственность под государственную опеку – разработать соответствующие реестры и кадастры, все подсчитать, решить вопрос о временном управлении объектами собственности, чтобы они не оставались «бесхозными». Этим и был бы открыт необходимый переходный период в выполнении уникальной в РФ задачи приватизации.

Поскольку такого переходного периода открыто не было, должно было произойти то, что произошло – «ничейная» собственность оказалась быстро «распределенной», прежде всего, среди тех, кто близко стоял к этому «пирогу», а также тех в обществе, кто особенно настырно действует по принципу «беру, что плохо лежит». Надо ли удивляться, что российская приватизация имеет весьма отчетливое криминальное лицо? Именно отсюда идут корни российской олигархии – коррупционного сращивания политической власти с бизнесом.

Таким образом, фатальные искажения в российских реформах начались с приватизации, которая, в том виде, в каком свершилась, и не могла ввести даже просто «нормальный рынок», не говоря уже о постиндустриальной экономике. Российская приватизация, в том виде, в каком свершилась, в принципе не могла создать современную систему отношений собственности – на основе рыночного равноправия всех форм собственности. Экспертный анализ российской приватизации показывает нарушение практически всех требований, предъявляемых сегодня к приватизационным мерам, призванным:

– не вести к росту коррупции и воровства; – не давать чрезмерных преимуществ какой-либо группе и обеспечивать выигрыш государству и обществу; – способствовать росту эффективности за счет обновления управления, если это необходимо, и реструктуризации, а в некоторых случаях и закрытия неэффективных подразделений; – обеспечивать сохранение прежнего руководства предприятий, если оно достаточно компетентно, но не вести к превращению его в фактических владельцев, как это часто происходит, особенно при слишком большом рассеивании выпускаемых акций; – поощрить инвестиции, особенно иностранные, в новые компании или конкурирующие предприятия; – не умалять приоритетности стимулирования создания новых предприятий на местах; – способствовать развитию рыночной инфраструктуры; – вносить вклад в укрепление демократии . По мнению специалистов, в России не были выполнены элементарные требования переходного периода приватизации, предусматривающие формирование: – «критической массы» реальных собственников; – конкурентной среды; – мотивационного механизма воспроизводства и эффективного использования всех форм собственности и общественного продукта; – инновационного и инвестиционного климата; –рациональных систем бюджетного финансирования и кредитования; – материальных условий социального обеспечения и социальной защиты всех слоев населения .

Экспертная оценка сходится на том, что в России не были разграничены категории «разгосударствление» и «приватизация», и в результате осуществилась такая приватизация, которая не явилась элементом разгосударствления. То есть: российская приватизация не сопровождалась институциональной реформой в отношениях собственности. Следовательно, не произошло реальной демократизации всей экономической системы, реальной персонификации (субъективизации) и дебюрократизации всех форм собственности . Естественно, сами авторы российской приватизации – А.Чубайс, М.Бойко, А.Шлейфер и Р.Вишни – защищают свое детище, выдвигая в книге «Приватизируя Россию» тот аргумент, что приватизация – это не что иное, как работа единых во всем мире экономических принципов и что Россия, как и весь мир, состоит из «экономических людей», которые хотят быть собственниками и, поэтому, не могут не принимать соответствующих перемен . Однако, заметим, данный аргумент заведомо отождествляет приватизацию с разгосударствлением как институциональной (структурной) реформой. Критики же российской приватизации как раз и указывают, вполне справедливо, что в стране проведена приватизация без соответствующей структурной реформы отношений собственности. Иными словами, критики утверждают: приватизация не привела к демократизации отношений собственности, и система собственности в России, хотя и сменила «вывеску», так и продолжает оставаться недемократичной, непрозрачной – системой отношений власти.

В числе зарубежных критиков российской приватизации, таких известных, как М.Голдман или А.Гринспен , в частности выступил глава Федеральной резервной системы США Дж.Стиглиц, бывший до 2000 года главным экономистом Всемирного банка, который прямо назвал взгляды авторов российской приватизации «заимствованными из примитивных учебников или представляющими наивную идеологию» . Некоторые зарубежные эксперты уточняют: приватизация в России осуществлялась в условиях плохо сформированной рыночной инфраструктуры . То есть эксперты подтверждают: институт собственности как будто бы изменился, но вне новых, общепринятых в мире, координат – рыночной экономики постиндустриального типа.

Между тем отечественные критики российской приватизации, на наш взгляд, точно ставят проблему, указывая на "необходимость восстановления в нашей стране института собственности в целом… Основу этого института составляет свобода перераспределения имущественных прав между различными субъектами хозяйственной деятельности. Каждый субъект хозяйствования должен быть наделен четко определенными правами, и иметь возможность свободно передавать их любому другому лицу (физическому или юридическому). Без соблюдения этой правовой нормы институт собственности попросту не существует. Что действительно должно быть сделано в первую очередь - это разделение экономической и политической власти. Без института собственности, т. е. четкого правового определения и защиты имущественных прав и процедур их передачи в процессах предпринимательской деятельности, такая задача неразрешима" .

По мнению отечественных экспертов, принципы оформления в России института собственности должны включать:

- конституционное закрепление значительной доли ресурсов в форме коллективного достояния российского общества (национального имущества); - открытый конкурентно-рыночный режим хозяйственной эксплуатации национального имущества на основе его аренды, обеспечивающий необходимый уровень доходности этого имущества; - установленное законом присвоение в пользу всех граждан России части предпринимательского дохода и всей ренты от коммерческой эксплуатации национального имущества в качестве главного экономического источника фонда социальных гарантий .

Одно из существенных негативных последствий российской приватизации состоит в том, что "сложившаяся в России система институтов нацеливает субъектов не на поиск прибыли, а на "присвоение ренты" . "Рентоориентированное" экономическое поведение специалисты считают в принципе непродуктивным, оценивая потери от него в России до 80% ВВП .

По-видимому, "рентоориентированное" поведение российских экономических субъектов каким-то образом связано с традиционным для отечественной экономики сырьевым уклоном. Действительно, Россия - уникальная страна по богатству природных ресурсов, и естественно, что российская экономика всегда делала ставку на добывающие отрасли, а они, являясь в высокой степени рентообразующими, и формировали во всей экономике соответствующую мотивацию. Однако постиндустриальная экономика принципиально другая - опирающаяся уже не на природные ресурсы и сырьевые отрасли, а на человеческий и интеллектуальный капитал. Этой экономике чуждо "рентоориентированное" поведение. Между тем специалисты характеризуют российскую экономику именно "борьбой за ренту", разворачивающейся на трех уровнях:

- производителей, приобретающих для себя льготные условия производства; - государственных чиновников, "покупающих" должности; - распределения собранных государством средств - в виде государственных субсидий, дотаций, кредитов и т.д.

И все указанные направления "рентоориентированного" поведения являются частями действующего сегодня в России механизма, построенного по принципу: производители платят ренту тем большую, чем больше произведут. Это - система элементарного вымогательства, убивающая импульс к развитию и не имеющая с современным "нормальным рынком" ничего общего. Поэтому, предлагают эксперты, ренту необходимо изъять из области мотиваций и перевести в экономико-правовую категорию "земельной, демографической, инвестиционной и жилищной ренты федерального, регионального и местного уровней с соответствующей перестройкой бюджетных финансовых потоков" . Именно природно-ресурсная рента обязана стать инструментом экономического подъема в условиях переходной экономики - через перераспределение налогового бремени на неэластичные источники доходов, а таковыми являются минерально-сырьевые ресурсы и земля .

В России же инструмент природно-ресурсной ренты - этого важнейшего источника доходов бюджета всех уровней - как раз и не задействован. Притом, что еще в 1968 году ООН рекомендовала странам с переходной экономикой использовать природно-ресурсную ренту в качестве основного финансового источника решения социальных и экономических проблем . Доходный потенциал экономики России, по расчетам специалистов, составляет 60-80 млрд. долл., что в 3-4 раза превышает общий объем бюджетных средств, а рентная часть этого потенциала измеряется примерно 45-60 млрд. долл. в год. Но в том-то и дело, что эти 45-60 млрд. долл. не работают на государство, общество, поскольку приватизированы новой номенклатурой . Российские эксперты прямо пишут, что рождение богатейших состояний в стране было обязано приватизации не имущества, а ренты . Так, российское государство на федеральном уровне исключило из списка своей (или совместной) собственности месторождения полезных ископаемых общенационального значения, т.е. отказалось от природно-ресурсной ренты. А ренту эту можно было бы с успехом использовать как инструмент не только стабилизации, но и роста в трудных условиях переходной экономики.

Поэтому, удивительны ли общие результаты российских реформ 1990-х годов? В стране производительность труда в 1998 году по отношению к 1989 году упала на 33%, в то время как, например, в Венгрии и Польше (странах, выбравших модель рациональной приватизации, причем, приватизации именно имущества, а не ренты) в этот же период производительность труда возросла на 36% и 29% соответственно . В 2001 году удельный вес убыточных организаций составил 38,4% от общего числа организаций. В некоторых отраслях промышленности происходит дальнейшее увеличение доли убыточных организаций, резкий рост полученных ими убытков (в черной и цветной металлургии, химической и нефтехимической промышленности, а также в микробиологической, лесной, деревообрабатывающей, целлюлозно-бумажной промышленности) .

Мировой опыт показывает, что важнейшей предпосылкой ускоренного роста экономики современного типа является не политическая стабильность в государстве и даже не низкий уровень налогообложения, а оптимальный баланс интересов собственников и управляющих на предприятиях и фирмах. Российская же приватизация не решила главной задачи - установления права собственности на основные средства производства: "Как ни парадоксально, но с точки зрения прав собственности на средства производства в России со времен социализма почти ничего не изменилось. За период реформ возросла личная экономическая свобода граждан. Но это способствовало лишь росту личной частной собственности у той части населения, которая сумела адаптироваться к новым условиям и порвать с социальным иждивенчеством. Статус собственности основных средств производства в России по-прежнему остается "размытым". При социализме они считались общенародным достоянием, но контролировались партийно-государственной номенклатурой. Сегодня они формально относятся к корпоративному сектору экономики, но фактически контролируются не собственниками и даже не зависимыми от них топ-менеджерами, а некими силами, экономический статус которых не имеет мировых аналогов" .

Таким образом, в России нет рынка собственности, который и определяет стоимость прав собственности, и, значит, в России права собственности ничего не стоят - они лишь декларированы. Но зато есть силы, как сказано (см. приведенную выше цитату) - "не имеющие мировых аналогов" (криминальные, разного рода теневые структуры), которые контролируют собственность на основные средства производства. И существует рынок таких сил - в сущности, заменивших партийно-государственную номенклатуру. А поскольку статусный собственник на основные средства производства в России так и не появился, то не может идти речь о развитии в стране современной рыночной культуры, движимой именно эффективным для экономики альянсом собственника и управляющего. Иными словами, российская приватизация де-факто не привела к эффективным системам управления в экономике. И потому вся затея с акционированием предприятий оказалась имитационной - не возникло реальной системы акционерного капитала, не возникло мотивации к инвестициям в реальный сектор. Но вместо всего этого возникла теневая система привилегированных субъектов - контролеров собственности на основные средства производства. О том, что в России возникла именно такая система, убедительнее всего свидетельствует плотность в стране "нераскрываемых" заказных убийств крупных фигур в бизнесе и политике, пострадавших, по стандартной констатации правоохранительных органов, за "свою профессиональную деятельность".

Отсюда, с одной стороны, неработающие в экономике сбережения российских граждан, составляющие 30% ВВП, а с другой - бегство капитала из страны, когда "всеобщая анархия, атмосфера вседозволенности и тотального произвола, опасения всевозможных конфискаций, психология краткосрочности и призрачности любого делового успеха, разгул криминалитета… привели к тому, что в течение 1990-х годов (и вплоть до сегодняшнего дня) на 1 долл. притока всех видов ресурсов из-за рубежа, включая государственную и международную помощь, приходилось и приходится 3-4 долл. оттока российских средств за границу. Никогда экономика ни одной страны подобного "дренажа" в мирное время не знала" . Согласно исследованиям , около 60% акционерного капитала на крупных российских предприятиях принадлежит собственникам, индивидуальная доля которых не превышает 5%. Именно они выступают формальными владельцами предприятий, вынужденные доверять управление своей собственностью не контролируемому ими менеджменту. Если учесть здесь и находящееся в аналогичном положении государство, являющееся собственником примерно 10% всего акционерного капитала, разрыв между собственностью и контролем становится еще более очевидным.

Эксперты в один голос говорят: необходимо, чтобы контроль перешел к титульным собственникам, и заработали демократические институты рыночной экономики, для чего необходим реальный рынок прав собственности, а хорошо известной формой его существования является рынок ценных бумаг. Идею о необходимости экстренного создания в России рынка ценных бумаг (первейшего условия инвестирования российских предприятий) конкретизируют российские эксперты , приводя, например, данные крупномасштабных обследований предприятий России, согласно которым (данным) более 50% предприятий располагают основными фондами (активная часть) в возрасте старше 15 лет. При этом в 1999-2000 гг. основные фонды обновлялись лишь на 3% на предприятиях главным образом пищевой и добывающей отраслей промышленности. В конце 2000 года в машиностроении предприятия со средним возрастом основных фондов старше 15 лет составили 76%, а в электронике - почти 70%. С учетом того, что зарубежные конкуренты обновляют активную часть основных фондов в электронике один раз в 4-5 лет, отставание российской электроники измеряется двумя технологическими поколениями .

Проблема в том, что рынок в России очень слабо капитализирован и, главное, в силу его монополизации теневой системой привилегированных субъектов, не имеет мотивации к своей капитализации. Между тем в мире существенные изменения произошли как раз в сфере капитализации рынка. В США, например, рыночная капитализация компаний, занимающихся высокими технологиями, к концу 1999 года превысила 2,7 трлн. долл. (свыше 10% капитализации мирового фондового рынка). На фондовом рынке США их доля увеличилась с 10% в начале 1990 г. до 33% в 1999 г. В Германии этот показатель составил 5,1%, в Японии - 15%, в Канаде - 29%, в Швеции - 38,2%, в Финляндии - более 50%. За последние двадцать лет ХХ столетия капитализация на рынках развитых стран увеличилась в 12,5 раза. На остальных рынках за тот же период капитализация возросла в 29,8 раз . И вообще, по оценкам американских специалистов, отрасли в странах с высоким уровнем развития финансового сектора растут в долгосрочной перспективе в среднем на 1% в год быстрее, нежели в странах с низким уровнем развития финансового сектора .

Таким образом, основной неутешительный итог российской приватизации заключался именно в том, что она создала теневую систему привилегированных собственников, которые и использовали уже стандартный в мире инструмент акционерного капитала совсем не для того, чтобы построить современную систему экономической демократии. Например, теневые привилегированные собственники, которых нет и не может быть в современных развитых экономиках, создали в России уникальный, невиданный в развитых странах, феномен так называемого "государственного бизнес-пиара", состоящего в том, что "компании с государственным участием и государственным же менталитетом… формируют свои публичный имидж и корпоративную идентичность, применяя особый лоббизм в виде малозаметной для обывателя активности трех дюжин олигархических групп, отличный от лоббизма американского, напоминающего спорт, в который вовлечено почти все взрослое население страны… Цель этого государственного бизнес-пиара: получить льготы, преференции или добиться особого расположения президентской администрации, правительства, влиятельных межведомственных комиссий и экономических спецслужб…" .

И эта "институциональная инновация" теневых привилегированных собственников - лишь часть созданной ими в России экономики "мыльного пузыря" под ширмой якобы экономики акционерного капитала. В научной литературе уже описана стандартная схема акционирования российских предприятий, по которой, действительно, любой работник предприятия может стать его акционером, а директор предприятия даже, как правило, владеет очень небольшим пакетом акций в сравнении с собственником-коллективом предприятия. Однако на деле коллектив оказывается лишь номинальным собственником в смысле его участия в принятии решений, и, более того, номинальным собственником оказывается тот же директор. Возникает естественный вопрос, кто же тогда управляет в России собственностью. Ответ мы уже знаем: разного рода теневые структуры, блокирующие нормальную работу акционерного капитала, а в результате - в стране не работают инструменты современной экономики инвестиций, отсутствует мотивация роста капитализации предприятий (их рыночной стоимости). То есть, попросту говоря, в экономике не происходит наращивания капитала, который можно было бы вкладывать в новые витки экономического роста.

Если в России на сегодняшний день не решен базовый для "нормальной рыночной экономики" вопрос прав собственности, то тем более не решен вопрос прав интеллектуальной собственности, что исключительно актуально для построения инновационной экономики как экономики интеллектуального и человеческого капитала. Действительно, прекрасно известно, что одним из ключевых механизмов функционирования инновационной экономики как триединства государства, науки и рыночного сектора является защита прав интеллектуальной собственности - уже постольку, поскольку это дает возможность рыночному сектору получать прибыль от нововведений. Состояние патентной системы может и стимулировать, и сдерживать инновационную активность. В настоящее время, по опыту развитых стран, патентная система, регулирующая отношения интеллектуальной собственности, встроена во все стадии движения нового продукта, начиная с его появления в конце стадии фундаментальных исследований и включая маркетинговую стадию. Сегодня в большинстве стран отношения интеллектуальной собственности регулируются патентным законодательством, законодательством об авторском праве и специальным законодательством о недобросовестной конкуренции. При этом в некоторых странах весь корпус законов в сфере интеллектуальной собственности объединен в единую систему (например, во Франции - в Кодекс интеллектуальной собственности).

В динамике законодательства об интеллектуальной собственности можно выделить три основных линии. Одна из этих линий - усиление и расширение режима правовой охраны интеллектуальной собственности, ужесточение наказаний за нарушение патентных и авторских прав, а также упрощение процедур получения патентной охраны. Ныне получение патентной охраны становится не только проще, но и дешевле, в том числе расширяется объем патентной информации, предоставляемой бесплатно через Интернет, а само Патентное ведомство соответствующим образом меняет свою систему отчетности перед обществом.

США стали первой страной, приравнявшей к изобретательству такую область фундаментальных исследований, как генная инженерия, молекулярная генетика и другие науки о жизни, и, соответственно, распространившей на них как на биотехнологии патентную охрану. Тем самым США расширили сферу инноваций - новых технологий уже непосредственно за счет фундаментальных исследований. Еще в 1980 г. Верховный суд США решил, что генетически проектируемая бактерия, способная к разрушению сырой нефти, является новой технологией, изобретением и, значит, подлежит патентному праву, патентной охране. Так был создан прецедент патентования форм жизни, и сегодня, как обычное явление, выдаются патенты на проектируемые организмы, способы преобразования клеток, выделение генов и фрагментов гена. В результате университеты стали организациями, где с 1980-х гг. наблюдается заметная активность в патентных заявках - именно в области биомедицинских исследований. В итоге в тех же США новую жизнь обрело само патентное право. Повысилась его значимость, т.е. значимость интеллектуальной собственности. Правообладатели в сфере патентной охраны получили дополнительные возможности по защите своих прав - были созданы новые апелляционные суды федерального уровня со специальной экспертизой.

В 1990-х гг. активизировались в отношении развития системы интеллектуальной собственности - патентного права и патентной охраны - и страны ЕС. Дело в том, что по заказу Европейского патентного ведомства в Западной Европе было проведено специальное обследование положения с патентными заявками в странах ЕС, показавшее, что европейский регион сильно отстает по патентной активности от США и Японии, на долю которых приходится около 85% всех подаваемых в мире патентных заявок. Достаточно сказать, что большинство полученных патентов в самой Европе принадлежит американским и японским фирмам. И это стало прямым сигналом к принятию в европейских странах мер по наращиванию инновационного потенциала. В частности во Франции в 1998 г. был разработан государственный план стимулирования патентования изобретений национальным рыночным сектором - с целью сократить диспропорции между количеством национальных и иностранных заявителей, что, прежде всего, решало задачу строительства национальной инновационной экономики .

Другой линией в современной мировой динамике законодательства об интеллектуальной собственности являются поиски адекватного ответа на проблемы авторского права, связанные с передовыми информационными технологиями - тем же Интернетом. Интернет стал тем глобальным информационным пространством, коммерческое использование которого резко ослабило правовую защиту интеллектуальной собственности - резко возросло число дел, связанных с нарушением авторских прав. И сама глобальность Интернета потребовала международных усилий по отведению реальной угрозы от важнейшего в современной экономике института интеллектуальной собственности, разрушение которого было бы равнозначно разрушению инновационной парадигмы мирового социально-экономического развития.

Поэтому не случайно к началу 2000 года Европейская комиссия разрабатывает международную хартию как основу соглашения между странами по регулированию коммерческой деятельности в Интернете. В настоящее время правительства США, Японии и стран ЕС наращивают сотрудничество в области совершенствования охраны интеллектуальной собственности в Интернете, в частности в отношении вопросов патентования методов электронных расчетов и сертификации, электронных подписей и т.д. Впечатляющие изменения произошли в законодательстве США об авторском праве. В 1998 г. принят Закон об авторском праве цифрового тысячелетия (далее - DMCA). Этим законом правовая охрана распространена не только на произведения авторского права, но и на средства их защиты. При всей "недемократичности" DMCA, позволяющего "превышать необходимые меры обороны" против пиратов, этот закон эффективен для правообладателя, поскольку впервые дает ему реальное преимущество перед пиратами, которые до принятия DMCA паразитировали на каждом новом усовершенствовании компьютерных технологий. По крайней мере, DMCA выровнял ситуацию, и сегодня электронные пираты уже не могут чувствовать себя в полной безнаказанности. Скорее всего, DMCA указал путь охраны интеллектуальной собственности в информационном обществе Европе, в том числе России.

Наконец, третья линия в развитии современного законодательства об интеллектуальной собственности - либерализация в области использования результатов, полученных при выполнении исследований за счет бюджета и общественных фондов. Опыт развитых стран в сфере правового обеспечения и реализации права государства на результаты научно-технической деятельности, финансируемой из государственного бюджета, свидетельствует о следующих тенденциях:

- правительства развитых стран направляют усилия, прежде всего, на повышение конкурентоспособности национальной промышленности за счет скорейшего освоения результатов ИР, финансируемых государством; - при этом во всех развитых странах преобладает тенденция закрепления исключительных прав на результаты ИР, финансируемые государством, за исполнителем - научно-технической корпорацией, университетом, исследовательским институтом - или за автором. Иными словами, результаты финансируемых государством ИР, тем не менее, остаются в исключительном владении тех, кто эти результаты произвел. Пример - патентное законодательство Германии, где в законе о служебных изобретениях есть статьи "Работники государственной службы", "Гражданские служащие и представители Бундесвера" и "Специальные условия для университетских преподавателей и ассистентов", либеральная суть которых заключается в том, что всем перечисленным категориям работников, особенно преподавателям и ассистентам, предоставляется приоритетное право патентовать изобретения на свое имя. То есть ни организация, где производились соответствующие работы, ни государство, финансировавшее их, не вправе претендовать на какую-либо долю прибыли интеллектуального собственника от коммерческой реализации изобретения.

США первыми обнаружили отрицательные последствия закрепления за государством прав на патентование результатов всех ИР, финансируемых из государственного бюджета. Было выявлено, что государство в качестве исключительного собственника финансируемых им ИР тормозит инновационную деятельность, поскольку при этом лишь очень небольшой процент изобретений проходил путь своей трансформации в инновации, т.е. реально использовался в промышленности и лицензировался. И все это выливалось в замедление национального технологического прогресса и падение конкурентоспособности американских товаров на мировых рынках.

В результате, начиная с 1980 года, в законодательстве США был произведен ряд изменений, облегчивших передачу технологий в промышленность и, прежде всего, в сектор малого и среднего бизнеса. Так, принятый в 1980 г. так называемый "закон Бай-Доула" вводил особую процедуру патентования изобретений бюджетного финансирования, благодаря которой у некоммерческих организаций и малых предприятий появилась возможность закреплять за собой имущественные права на изобретения, полученные на основе исследований, финансируемых из федеральных фондов. Поправка же 1984 года к этому закону позволила исследовательским институтам оформлять их имущественные права на третьих лиц для дальнейшего продвижения изобретений. Подобным образом, принятый в 1980 г. и скорректированный в 1986 г. так называемый "закон Стивенсона-Уайдлера" - о технологических инновациях - уполномочил федеральные лаборатории проводить совместные научно-исследовательские соглашения с частными фирмами и оформлять на эти фирмы патенты на любые получаемые результаты. Так рыночный сектор и университеты, получая необратимые и эксклюзивные патентные права на федеральные технологии, стимулировались к тесному альянсу друг с другом в осуществлении инновационной деятельности. К сожалению, российское законодательство в области регулирования отношений интеллектуальной собственности с 1993 года практически не развивается. И это - не случайно, если учесть степень интереса российской власти в принципе к инновационной экономике. До сих пор не приняты важнейшие для охраны интеллектуальной собственности законы "О секретных изобретениях", "О служебных изобретениях и промышленных образцах", "О коммерческой тайне". Иными словами, сегодня формирование в Российской Федерации рынка интеллектуальной собственности, без которого попросту не состоится интеграция страны в мировое сообщество, законсервировано на уровне 1993 года. Между тем прекрасно известно, что одна из существенных причин "утечки умов" из России - юридическая незащищенность авторских ИР.

Исключительно важное значение для стимулирования инновационной деятельности - создания и укрепления инновационной экономики - имеет обеспечение инновационного сектора системой защиты интеллектуальной собственности, авторских прав, торговых марок. Исключительная важность такого обеспечения объясняется тем, что инновационная экономика в принципе функционирует как система, прежде всего, интеллектуального капитала, как продукт сращивания науки с производством, которое, таким образом, становится наукоемким, интеллектуальным производством, увеличивая в экономике вес интеллектуальной собственности. При этом особую значимость правовая защита интеллектуальной собственности приобретает именно в Российской Федерации, где быстрый переход к рынку в результате бурного процесса приватизации привел к появлению новых научных организаций, из общего числа которых примерно четверть организаций основаны на частной и смешанной формах собственности. И уже это непривычное для России структурирование научной сферы создало в стране серьезную проблему формирования адекватных отношений присвоения продуктов интеллектуального труда. Расширился круг субъектов данных отношений - государство потеряло статус единовластного собственника интеллектуального продукта.

Кроме того, сегодня - в век глобальной экономики - важна правовая защита национальной интеллектуальной собственности и за пределами страны. Определение статуса собственности на данную интеллектуальную продукцию и соответствующая правовая защита позволили бы вовлечь эту продукцию в торговый оборот не только на внутреннем, но и на международном рынке и, тем самым, открыть для страны источник инвестиций в национальное наукоемкое производство. В этой связи необходимо четко определить правовое поле разработки и освоения новых технологий. Потенциальные инвесторы, заинтересованные, как и разработчики новых технологий, в правах на технологические инновации, видят, что российское государство может в любой момент предъявить свои права на эти инновации и потому с большим трудом решаются инвестировать инновационные проекты в России, где в результате страдает дело формирования и укрепления инновационной экономики.

В Российской Федерации правовая охрана интеллектуальной собственности осуществляется на базе требований по охране интеллектуальной собственности, установленных Гражданским кодексом РФ, Патентным законом РФ и другими законодательными актами в данной области. В планы законопроектной работы Правительства РФ были включены: законопроекты "О секретных изобретениях", "О коммерческой тайне"; внесение изменений и дополнений в Патентный закон и федеральный закон "О правовой охране программ для ЭВМ и баз данных". Предполагалось принятие самостоятельной части Гражданского кодекса РФ "Интеллектуальная собственность", однако этого не было сделано - проект части третьей Гражданского кодекса РФ был представлен в Государственную думу, и в нем не оказалось раздела об интеллектуальной собственности.

Был разработан проект закона "О реализации прав государства на объекты интеллектуальной собственности", призванный способствовать созданию в странах СНГ равноценных правовых условий для повышения конкурентоспособности национальной промышленности и содействия национальным товаропроизводителям в освоении технических и технологических нововведений. Государственная дума приняла во втором чтении проект закона "О внесении изменения в статью 146 Уголовного кодекса РФ", направленный на усиление уголовной ответственности за нарушение авторских прав и смежных прав.

Однако в целом уровень защиты авторских прав в России остается крайне низким. Так, в Отчете о мировой конкурентоспособности за 2000 год, опубликованном Всемирным экономическим форумом, Россия по уровню защиты интеллектуальной собственности занимала 56-е место, а по уровню лицензирования технологий - 52-е. Этот рейтинг едва ли удивителен, поскольку Россия и по сей день считается одной из самых "пиратских" стран в мире в отношении интеллектуальной собственности и авторских прав . При этом в России низок уровень самого законодательства, и основные пробелы и противоречия в сфере регулирования прав на интеллектуальную собственность сводятся к следующим.

Во-первых, отсутствует законодательное определение федеральной интеллектуальной собственности. Не установлены принципы ее приватизации. Не разработано законодательство в отношении прав на объекты интеллектуальной собственности, созданные за счет государственных средств, поскольку не выделен надлежащий субъект, который бы от имени государства мог решать вопросы распоряжения теми или иными исключительными правами в отношении ИР, финансируемых государством. Подобным образом, в действующем патентном законодательстве, законодательстве об авторском праве и других законах того же ряда доминирует частное право, в то время как права государства, до настоящего времени финансирующего большинство всех ИР, остаются неопределенными.

Между тем решение проблемы очевидно. Необходимо нормативно-правовое закрепление за государством прав на объекты интеллектуальной собственности:

- если они созданы за счет средств федерального бюджета и связаны с интересами обороны и безопасности страны; - если государство намерено самостоятельно довести их разработку до промышленного применения и реализации готовой продукции. Во всех иных случаях права на объекты интеллектуальной собственности должны быть отданы организациям - разработчикам этих объектов с правом напрямую взаимодействовать с инвесторами.

Во-вторых, в России отсутствуют законы о служебных изобретениях, секретных изобретениях, коммерческой тайне. Это не позволяет провести разграничение прав изобретателя, организации, в которой он работает, и заказчика разработки (в том числе и в случае государственного заказчика). Поэтому необходимо законодательно определить поддерживаемые правительством формы сотрудничества между промышленностью и наукой, в том числе предусмотреть формы трехсторонних - науки, промышленности и государства - контрактов на проведение ИР, а также порядок определения формы правовой охраны получаемых результатов с учетом интересов всех сторон и закрепления, прав на эти результаты. Например, международное законодательство закрепляет за авторами результатов ИР неотчуждаемые личные неимущественные права, компенсируя им неимущественный статус этих прав правом на вознаграждение. Однако в России такие законодательные нормы сформулированы нечетко и противоречиво, поскольку они содержатся только в Патентном законе РФ и федеральном законе "О селекционных достижениях", а в прочих законодательных актах этого ряда право автора ИР на вознаграждение отнюдь не гарантируется.

В-третьих, в Российской Федерации не решена проблема экспорта-импорта прав на интеллектуальную собственность, поскольку понятие права на интеллектуальную собственность как понятие особого вида товара попросту отсутствует в таможенном и валютном законодательстве России. Между тем прямая обязанность российского государства - оказывать непосредственную помощь отечественным высокотехнологичным фирмам, экспортирующим свой продукт на мировой рынок. В развитых странах за подобными экспортными делами всегда стоит государство. Не случайно о Японии вообще сложилось представление как о единой, целостной системе бизнеса и государства - как о "Корпорации Япония", что, собственно, и позволяет этой небольшой стране, практически не имеющей естественных ресурсов, быть в числе двух-трех мировых экономических лидеров.

В-четвертых, в Российской Федерации предстоит отладить:

- механизм учета, правовой охраны, защиты и использования результатов в сфере научного и технологического развития, осуществляемого организациями различной организационно-правовой формы и формы собственности; - механизм передачи организациям-разработчикам и инвесторам прав государства на результаты ИР для введения их в хозяйственный оборот; - регламентацию проведения стоимостной оценки результатов ИР.

В этой связи было бы весьма перспективным создание в России электронной биржи инноваций. Преимущество такой биржи по сравнению с действующим Роспатентом состояло бы в ее информационной открытости - доступности информации об инновациях для любого заинтересованного лица, которое, к тому же, если это "лицо" - автор инновации, должно иметь от государства определенные гарантии в отношении патентования полезных разработок. Собственно, информационная открытость - один из ключевых признаков инновационной экономики, иначе не существовало бы рынка инноваций, причем глобального рынка, где информация об инновациях является первым условием осуществления инновационного цикла: от заказа на ИР до экономической утилизации их результатов. Поэтому формирование инновационной экономики обязательно влечет за собой вступление страны в "информационное общество" - реформирование отношений в информационной сфере: переход к информационно-прозрачным системам управления, широкому использованию сетевых технологий, электронной торговле, массовой компьютерной грамотности.

На наш взгляд, следует признать, что прошедшие первые годы XXI века дают мало оснований для оптимизма в отношении перспектив построения в Российской Федерации рыночной экономики постиндустриального типа. К ошибочному вектору выстраивания национальной экономики, проложенному российской приватизацией, в те же и последующие годы добавилась, по нашему мнению, тупиковая тенденция в построении в стране политической системы в целом и административной системы в частности. Эта тенденция выражается в последовательном проведении в жизнь весьма сомнительного принципа "меньше федерализма и демократии - больше порядка и безопасности". Государственной властью настойчиво озвучивается идея "стабильности", "консервативных ценностей", но уже ничего не слышно ни о каких реформах. Вероятно, утвердилась официальная точка зрения, что переходный период для России завершен, страна "стабилизировалась", нашла свой "правильный" вектор.

Однако зададимся прямым вопросом, "оседлала" ли Российская Федерация глобальную постиндустриальную парадигму. Честным ответом будет ответ "нет", поскольку политическое руководство России за всю историю существования РФ так и не решилось на необходимые структурные реформы, которые и должны были создать в стране институциональную основу для формирования рыночной экономики, а также структур государственного управления постиндустриального типа. Речь идет о формировании новой национальной инфраструктуры - научной, образовательной, информационной (на основе компьютерных технологий), - обеспечивающей расширенное воспроизводство интеллектуального и человеческого капитала и устойчивую мотивацию к инновационному развитию. Российская приватизация, как мы убедились, не только не создала, да и не имела даже намерений создать, такую институциональную основу, но сформировала нечто прямо противоположное и постыдное для XXI века - олигархические группы влияния. Многие считают, что ситуация в России переменилась с 1999 года в лучшую сторону - в смысле усиления "государственного порядка". Но ситуация не могла перемениться по сути, поскольку не было соответствующих структурных реформ, и, значит, олигархический порядок никуда не делся, он просто не афишируется, ушел "в тень", но дает о себе знать простодушным обсуждением вопроса, кого Президент РФ назначит своим "преемником". Между тем в Российской Федерации есть Конституция, где ни слова не сказано о подобном механизме передачи власти. Ясно одно, что этот механизм, который, заметим, был успешно опробован в 2000 году, не предусматривает участия общества.

О каких структурных реформах речь? О тех, которые проводят Китай с 1978 года и страны Центральной и Восточной Европы с 1990-х годов. Результаты - впечатляющие. Сегодня Китай вышел на глобальном рынке интеллектуальной продукции на второе место (после США). По экспертной оценке, суммарные 30% экономического роста Китая за несколько лет на рубеже XX-XXI веков обязаны именно реализации передовых технологий. Китай разработал комплекс мер по созданию условий к переходу на новую стадию развития - "экономики знаний". Он занимает одно из ведущих мест по количеству и качеству выпускаемой компьютерной техники и степени компьютеризации систем народного образования, здравоохранения, промышленных предприятий, системы государственных органов. В Китае разработана собственная система Интернета, выработана и законодательно утверждена доктрина информационной безопасности страны .

И это свидетельствует об одном - передовом характере структуры китайской экономики. Вот - главное, а вовсе не то, что Китай поставляет мировому рынку "дешевую рабочую силу", и будто бы исключительно по этой причине страна стала "глобальным игроком". О целенаправленной экономической политике структурных реформ в Китае красноречиво говорит и факт понимания руководством КНР, что сегодня малый бизнес - это сфера эффективной коммерциализации ИР в интересах инновационного развития национальной экономики. Поэтому в Китае и учрежден в 1999 году Фонд технологических инноваций для малых и средних предприятий в рамках реализации государственной научно-технической политики, и только за два первых года работы Фонда была оказана поддержка 1961 проекту на сумму 1,48 млрд. юаней. Крупным достижением проводимых в Китае структурных реформ стало также создание информационной (на основе компьютерных технологий) инфраструктуры национальной экономики - введение в действие национальной информационной сети технических инноваций, которая к 2001 году охватила 42 местные информационные станции с главной станцией в Пекине . Мы не говорим уже о ежегодных десятках миллиардов долларов прямых иностранных инвестиций, которые идут в Китай с 1980-х годов, а также о создании в стране собственного транснационально-корпоративного потенциала, насчитывающего до 1000 корпораций. Все это - свидетельства новой структуры китайской экономики, притягивающей огромные объемы прямых иностранных инвестиций и завоевывающей глобальный рынок не только "дешевой рабочей силой", но и своими транснациональными корпорациями. Что же касается стран Центральной и Восточной Европы (ЦВЕ), то приватизация в большинстве из них обнаружила разительный контраст с российской приватизацией, вылившейся в образование в России олигархических групп и сращивание власти с крупным бизнесом. В большинстве стран ЦВЕ государство взяло на себя санацию предприятий с тем, чтобы подготовить их к "сегодняшней" или "завтрашней" передаче (продаже) эффективным собственникам. В Российской Федерации, как мы знаем, отсутствовал этот подготовительный (переходный) период.

Санация в странах ЦВЕ происходила следующим образом. Из крупного предприятия выделялись хорошо и плохо работающие звенья, которые могли приватизироваться отдельно от основного предприятия по разным, нередко противоположным причинам. Но в любом случае резко увеличивалось число мелких предприятий, часть которых продавалась новым владельцам, а часть ликвидировалась с распродажей имущества и активов.

Например, в Румынии из состава стратегически важных 300 крупных предприятий, которые планировалось постепенно приватизировать в течение нескольких лет, сразу же выделились около 100 подразделений на правах самостоятельных коммерческих обществ. Из других предприятий выделились несколько сотен небольших самостоятельных компаний. Новые малые предприятия быстро приватизировались, и организационная структура экономики изменилась в сторону резкого увеличения мелких частных производственных и коммерческих единиц, а доля частного сектора в производстве ВВП достигла одной трети.

Подобным образом, в Чехии в самом начале массовой "ваучерной" приватизации также шел бурный процесс выделения небольших производств из состава крупных предприятий, который проходил в два этапа. Сначала дробление было связано с “приватизационными ожиданиями” менеджмента, готовившегося к выкупу предприятий самостоятельно или с участием работников. Это происходило в основном с конкурентоспособными предприятиями. Руководители же предприятий с плохими рыночными перспективами, напротив, избегали дробления производства, рассчитывая на поддержку правительства.

Можно множить примеры, указывая, в том числе, и на изъяны и ошибки в ходе приватизационного процесса в странах ЦВЕ, но суть состоит в государственном подходе в этих странах к приватизации, чего в РФ не было. Структурные реформы - тяжелая работа. Но такая работа - гражданская и, если угодно, патриотическая обязанность руководства страны, находящейся в переходном состоянии. Промедление российской власти со структурными реформами замещается опасным явлением "маленькой" политики большой страны - политики, которая "суетится" по мелочам, часто недостойным внимания, но при этом спокойно наблюдает за "простаиванием" и, следовательно, деградацией интеллектуального потенциала общества. На подобный "простой" общество реагирует стандартно - утечкой интеллектуального и человеческого, а не только материального, капитала.

Да, в Российской Федерации накопился внушительный "портфель" передовых Концепций и Программ, но Концепции и Программы - это еще не реформы. Российская "стабильность" первых лет XXI века - не более чем консервация никуда не пропавшего переходного состояния страны. Это состояние определяется не политиками, которые думают, что могут по своему желанию его "закрыть", а фундаментальным фактором глобальной постиндустриальной парадигмы, и оно ждет адекватной реакции российской власти.