ПРОЛОГ

Все идеологические учения и концепции, возникшие в XIX в., в эпоху ожесточенной классовой борьбы, не выдержали проверку временем. Не является исключением и марксизм как идеология коммунизма. Что же привело к развенчанию Маркса и марксизма? Ответ на поставленный вопрос содержится в статье Питера Дракера (1). Обратимся к аргументации автора статьи. Прежде всего он ссылается на книгу Фридриха Августа фон Хайека «Дорога к рабству» (1944), получившую широкую известность. В ней дается глубокий анализ эволюции содержания понятия «социализм»; научно обосновано: социализм неизбежно порождает порабощение, «демократический социализм» невозможен в принципе, реальный социализм бывает только «тоталитарным». Ф.А. Хайек рассматривает социализм как великую утопию. «Обещание свободы, – пишет он, – стало, несомненно, одним из сильнейших орудий социалистической пропаганды, посеявшей в людях уверенность в том, что социализм принесет освобождение. Тем более жестокой будет трагедия, если окажется, что обещанный нам Путь к Свободе есть в действительности Столбовая Дорога к Рабству. Именно обещание свободы не дает увидеть непримиримое противоречие между фундаментальными принципами социализма и либерализма. Именно оно заставляет все большее число либералов переходить на стезю социализма и нередко позволяет социалистам присваивать себе само название старой партии свободы. В результате б?льшая часть интеллигенции приняла социализм, так как увидела в нем продолжение либеральной традиции. Сама мысль о том, что социализм ведет к несвободе, кажется им поэтому абсурдной» (2).

«К 1950 г., – пишет П. Дракер, – многие стали понимать, что марксизм потерпел тотальное поражение – как с нравственной точки зрения, так и с экономической. Но для большей части населения планеты он по-прежнему оставался единственным последовательным идеологическим учением… Даже убежденные противники социализма продолжали считать, что этот общественный строй находится на подъеме» (3).

Альтернатива марксизму

Что же позволило преодолеть «неизбежные противоречия капитализма», «отчуждение» и «обнищание» трудящихся, а также отказаться и от самого понятия «пролетариат»? Отвечаем – революция в производительности труда. Она «началась за два года до смерти Маркса, когда в 1881 г. американец Фредерик Уинслоу Тейлор (1856–1915) впервые применил знание для анализа продуктивной деятельности и проектирования трудовых процессов» (далее – научное управление трудовыми процессами) [3].

Начав свою трудовую деятельность в качестве рабочего на сталелитейном заводе, Тейлор, будучи в высшей степени одаренным человеком, вскоре стал одним из руководителей предприятия. Но постоянно растущая вражда между капиталистами и рабочими в конце XIX в. достигла предела. Она-то фактически вынудила Тейлора заняться исследованием процесса труда. Он подверг анализу то же самое, что изучали Маркс, Дизраэли, Бисмарк и другие, но обнаружил то, что ни один из них не смог разглядеть: конфликт между трудом и капиталом не является антагонистическим. Следовательно, его можно преодолеть без баррикад и диктатуры пролетариата – мирным путем.

Тейлор фактически провел исследование трудовых процессов, результаты (знания) которого позволили ему создать эффективную систему профессионально-технического обучения рабочих. Применение обретенного знания к организации труда обеспечило взрывной рост его производительности (4). Тейлор исходил из того, что от повышения производительности труда должен выигрывать прежде всего рабочий (кроме него этого сделать никто не может), а не владелец предприятия. Каждый рабочий, который способен выполнять работу так, как и следует ее выполнять, обеспечивая рост производительности, – «первоклассный рабочий», заслуживающий «первоклассной зарплаты», т.е. не ниже, а то и выше заработка квалифицированного рабочего, который много лет осваивал секреты мастерства. Такой принцип оплаты труда обеспечивал, гарантировал рост производительности труда. Приблизительно половина этой дополнительной производительности воплотилась в увеличении покупательной способности населения, а вторая половина реализовалась в увеличении продолжительности свободного времени рабочих. Главная задача, которую стремился решить Тейлор (это необходимо подчеркнуть), – создание общества, в котором хозяева и рабочие, капиталисты и пролетарии были бы заинтересованы в повышении производительности труда и могли бы установить гармоничные отношения на основе применения научного знания к процессу производства.

«Как и предсказывал Тейлор, – пишет П. Дракер, – рост производительности труда принес выгоды именно рабочим, или же пролетариям, если пользоваться терминологией Маркса… К 1930 г. система научного управления процессами трудовой деятельности Тейлора, вопреки сопротивлению со стороны профсоюзов и интеллигенции, получила широкое распространение во всех развитых странах. В результате этого Марксов “пролетарий” превратился в “буржуа”. Капитализм и промышленная революция принесли выгоды прежде всего рабочим, а не капиталистам. Этим и объясняется полный провал марксизма в высокоразвитых странах, которым Маркс предсказывал революцию к 1900 г. Этим объясняется и тот факт, что после 1918 г. “пролетарская революция” так и не произошла даже в потерпевших поражение [в Первой мировой войне. – А.К.] странах Центральной Европы, где царили нищета, голод и безработица. Этим объясняется и то, почему Великая депрессия не привела к коммунистической революции, чего с полной уверенностью ожидали Ленин и Сталин, да и практически все марксисты. К этому времени Марксовы пролетарии еще не стали богатыми, но уже превратились в средний класс. Они стали трудиться производительно» (5).

1880 год – это рубеж капиталистической эры: в первое столетие до этой даты производительность труда рабочих абсолютно не увеличивалась, соответственно не было и роста доходов или сокращения рабочего времени. Второе столетие после обозначенного нами рубежа коренным образом отличается от первого, и единственное объяснение этого факта – применение знания к процессам труда, которое вызвало бурный рост производительности труда, качественно изменивший образ жизни населения в цивилизованных странах.

Система научного управления трудовыми процессами Ф.У. Тейлора, получившая признание и широкое, глобальное распространение в промышленно развитых странах, в конечном итоге покончила с эпохой ожесточенной классовой борьбы (войны). Величайшая заслуга в этой трансформации общественного развития, в преобразовании современного мира принадлежит Фредерику Уинслоу Тейлору. П. Дракер, завершая свое повествование о «научных методах управления» Тейлора, делает обобщенный вывод: все мощные в экономическом отношении державы раннего периода современной истории – Великобритания, США, Германия – стали таковыми благодаря лидерству в развитии техники и технологии. Страны, быстрый рост которых начался после Второй мировой войны, – Япония, Южная Корея, Тайвань, Гонконг, Сингапур, – обязаны своим подъемом системе профессионально-технического обучения по Тейлору. Она позволила этим странам в короткие сроки научить рабочих практически доиндустриальной эпохи, а потому низкооплачиваемых, трудиться на уровне мировых стандартов производительности. После Второй мировой войны профессионально-техническое обучение на основе принципов Тейлора стало единственной эффективной движущей силой экономического развития.

х х х

В те годы, когда Тейлор начинал свои исследования, девять рабочих из десяти были заняты физическим трудом. Производительность труда таких рабочих и сегодня увеличивается теми же темпами, что и в прошлом. Но революция в производительности труда уже закончилась. В 50–60-е годы ХХ в. рабочие, занятые физическим трудом, составляли большинство во всех развитых странах. Повышение производительности труда рабочих, занятых физическим трудом в добывающей, обрабатывающей промышленности, в сельском хозяйстве и на транспорте, уже не может создавать материальные ценности само по себе. Революция в производительности труда стала жертвой собственного успеха. Отныне значение имеет только повышение производительности труда людей, не занятых физическим трудом. Для этого требуется применение знания к знанию.

Изменение значения знания, начавшееся 250 лет назад, подводит итог П. Дракер, преобразовало общество и экономику. Сегодня знание стало основным условием производства. Традиционные «факторы производства» – земля (т.е. природные ресурсы), рабочая сила и капитал – не исчезли, а приобрели второстепенное значение. Эти ресурсы можно получать, причем без особого труда, если есть необходимые знания. Знание в новом его понимании означает реальную полезную силу, средство достижения социальных и экономических результатов. Все эти изменения, желательны они или нет, являются необратимым процессом: знания теперь используются для производства знания. Это третье и, по всей вероятности, последнее проявление в его преобразованиях. В настоящее время знание систематически и целенаправленно применяется для того, чтобы определить, какие новые знания требуются, является ли получение таких знаний целесообразным и что следует предпринять, чтобы обеспечить эффективность их использования. «Это третье изменение роли знания можно определить как революцию в сфере управления. Как и на двух предыдущих этапах – применения знаний для разработки орудий труда, технологий, видов готовой продукции и применения знаний к процессам трудовой деятельности, – революция в управлении охватила весь мир» (6).

Наступил этап общественного развития, когда знание стало главным, а не просто одним из видов ресурсов, и это обстоятельство превратило наше общество в посткапиталистическое. Данное обстоятельство изменяет структуру общества коренным образом. Оно создает новые движущие силы социально-экономического развития. Оно же порождает новые процессы и в политической сфере (6).

х х х

Теперь нам необходимо рассмотреть социально-политический контекст развития науки в России. В связи с этим важно отметить, что любую теорию развития общества нельзя рассматривать как доказанную «раз и навсегда». Окончательно доказанной теории общественного развития просто не существует, и создать ее в принципе невозможно. Каждая эпоха имеет свою и не одну концепцию развития. Об этом свидетельствует судьба марксизма-ленинизма, «научной основы» большевизма, ставшей теорией развития общества российских коммунистов и международного коммунистического движения.

Прежде всего нужно внести полную ясность в само понятие «социализм», освободить его от словесной шелухи – социалистической пропаганды. В связи с этим обратимся к Марксу не как к экономисту, а как к политологу. Он пишет о себе: «То, что я сделал нового, состояло в доказательстве следующего: 1) что существование классов связано лишь с определенными историческими фазами развития производства… 2) что классовая борьба ведет к диктатуре пролетариата, 3) что эта диктатура сама составляет лишь переход к уничтожению всяких классов и к обществу без классов…» (7).

Адепты, приверженцы Политической свободы во время Великой французской революции 1848 г., считали, что, для того чтобы обрести «Царство свободы», необходим этап принуждения, вплоть до диктатуры, который позволит преодолеть все барьеры на пути к политической свободе. Этот этап они назвали социализмом.

Идею французских социалистов Карл Маркс воспринял как опыт, приобретенный во время революции, и сделал на этом основании вывод о том, «что классовая борьба ведет к диктатуре пролетариата» и «эта диктатура сама составляет лишь переход к уничтожению всяких классов и к обществу без классов…». Так родилась Великая утопия, в которую поверили сотни миллионов людей. «Сегодня ясно, что Маркс, – пишет П. Дракер, – оказался лжепророком: все его прорицания сбылись с точностью наоборот. Но это стало понятно задним числом. Большинство же современников Маркса разделяли его взгляды на капитализм… Но в конце XIX в. практически каждый мыслящий человек разделял убеждение Маркса в том, что капитализм – это общество классовых конфликтов, и… к 1910 г. большинство “мыслящих людей”, во всяком случае в Европе (а также в Японии), склонялись в пользу социализма» (8). А между тем история рода человеческого незаметно готовила грандиозную трагедию – столкнуть два учения: марксистско-ленинское учение о классовой борьбе и диктатуре пролетариата и учение Тейлора о трудовой деятельности. Возникла проблема выбора. Реализация основных принципов научного управления трудовыми процессами, вызвавшая революцию в производительности труда, в конечном итоге навсегда похоронила, образно говоря, классовую борьбу и диктатуру пролетариата. В течение полувека научно обоснованное учение Тейлора о трудовых процессах получило, вопреки упорному сопротивлению профсоюзов и интеллигенции, широкое распространение, ее значимость в развитии экономики была осознана и воспринята во всех развитых странах мира. Вот это эпохальное по своему содержанию событие, его стратегическую значимость большевики не смогли своевременно и верно оценить. Они исходили из того, что повышение производительности труда в полной мере возможно только при социализме и в принципе невозможно при капитализме.

Такую теоретическую установку можно объяснить. Большевики были верными последователями К. Маркса. А марксизм как идеологическое учение во второй половине XIX в. опирался на революционное движение, охватившее почти все страны Западной Европы, и достиг апогея международного признания. Об этом свидетельствует появление в 1864 г. Интернационала (международного товарищества рабочих) и Интернационала социалистических партий (1898).

«Парадокс заключается в том, – пишет Ф. Хайек, – что тот самый социализм, который воспринимался как угроза свободе и открыто проявил себя в качестве реакционной силы, направленной против либерализма Французской революции, завоевал всеобщее признание как раз под флагом свободы. Теперь редко вспоминают, что вначале социализм был откровенно авторитарным» (9). Под влиянием, отмечает Хайек, мощных демократических течений, предшествовавших революции 1848 г., социализм начал искать союза со свободолюбивыми силами. Но обновленному «демократическому социализму» понадобилось еще долгое время, чтобы развеять подозрения, вызываемые его прошлым. Демократия находилась с социализмом в непримиримом противоречии. Лучше всех сумел это увидеть А. де Токвиль. Далее Ф. Хайек его цитирует: «Демократия и социализм не имеют между собой ничего общего, кроме одного слова: равенство. Но посмотрите, какая разница: если демократия стремится к равенству в свободе, то социализм – к равенству в рабстве и принуждении» (9).

«Чтобы усыпить, – пишет Ф. Хайек, – эти подозрения и продемонстрировать причастность к сильнейшему из политических мотивов – жажде свободы, социалисты начали все чаще использовать лозунг “новой свободы”. Наступление социализма стали толковать как скачок из царства необходимости в царство свободы. Оно должно принести “экономическую свободу”, без которой уже завоеванная политическая свобода “ничего не стоит”. Только социализм способен довести до конца многовековую борьбу, в которой обретение политической свободы является лишь первым шагом… Для великих апостолов политической свободы слово это означало свободу человека от насилия и произвола других людей, избавление от пут, не оставляющих индивиду никакого выбора, принуждающих его повиноваться власть имущим» (9, с. 50).

Профессиональные революционеры, а Ленин и его соратники были таковыми, восприняли идеологию марксизма и «спроецировали» ее на Россию.

Грандиозный социальный эксперимент

«Призрак бродит по Европе – призрак коммунизма». Этими словами начинается текст Манифеста коммунистической партии, написанный К. Марксом и Ф. Энгельсом. Призрак побродил без цели по Западной Европе и… исчез, а пристанище он обрел в России.

И как только сложилась в 1917 г. революционная ситуация в России, профессиональные революционеры во главе с Лениным профессионально организовали государственный переворот, совершенный большевиками. Он вошел в историю под названием «Великая октябрьская социалистическая революция». В действительности, объективно, это было начало грандиозного социального эксперимента. Несколько слов о профессиональных революционерах. Это люди, сознательно порвавшие отношения со своим классом, сословием. Они находятся вне социальной структуры общества. Это элита деклассированных элементов общества. Их цель состояла в том, чтобы, используя любые средства, обрести власть.

«Октябрьская революция 1917 г.» «сделала» Ленина лидером международного коммунистического движения. Именно в эти годы появилась крылатая фраза: «Ленинизм – это марксизм эпохи империализма и пролетарских революций». Кому-то в голову «пришла» идея объединения марксизма и ленинизма. По всей вероятности, термин «марксизм-ленинизм» вошел в идеологический обиход с подачи Сталина. Основанием для такого предположения является публикация в 1926 г. его программной «теоретической» работы «К вопросам ленинизма»?. Главное в ленинизме, говорилось в ней – это вопрос о диктатуре пролетариата, являющийся основным содержанием социалистической революции. Особенно подчеркивалась необходимость всемерного укрепления диктатуры пролетариата, советского государства в обстановке капиталистического окружения. Ориентация Сталина на диктатуру пролетариата была для России роковой. К началу 30-х годов прошлого века система научного управления процессами трудовой деятельности Тейлора получила широкое распространение во всех промышленно развитых странах. Главным в тот исторический момент была не диктатура пролетариата, а система тотального профессионально-технического обучения рабочих по Тейлору, в результате которого резко повысилась бы производительность труда рабочих России. Низкая производительность труда в масштабе страны компенсировалась оригинальным образом, характерным для тоталитарного режима. Свидетельствую как очевидец событий того времени. В начале 50-х годов ХХ в. проходит очередная волна репрессий, в результате которых пополнился контингент заключенных, бесплатной рабочей силы рабов. Они использовались на строительстве многочисленных закрытых объектов, в том числе и наукоградов. Весьма символично, что закрытые города (объекты) заключенные строили в усиленно охраняемых зонах. После завершения основных работ им на смену в зону прибывали специалисты, которые устанавливали оборудование (научное и производственное), создавали соответствующие лаборатории, строили заводы. В конечном итоге объект начинал функционировать, но зона сохранялась в прежнем виде, теперь в ней жили и работали «вольнонаемные» научные, технические сотрудники и рабочие разных профессий. К сожалению, основой курса развития страны стала марксистско-ленинская догма о необходимости диктатуры пролетариата. В течение первой половины 30-х годов ХХ в. Сталин создал карательные органы, наделил их, используя ленинскую формулировку определения диктатуры пролетариата, ничем не ограниченной властью. В итоге сформировалась уникальная карательная система. Она-то и проявила себя в качестве мощного механизма массового террора, первыми жертвами которого стали профессиональные революционеры, они же – его бывшие соратники. Эта система находилась под личным неофициальным контролем Сталина. Создав ее, он приступил, используя «преимущества однопартийности», к формированию систем управления Партией и Советами по всем канонам марксистско-ленинского учения. В 1921 г., еще при жизни Ленина, был создан Госплан – Государственный плановый комитет, Союзно-республиканский орган Правительства, призванный, как перст судьбы, предопределять перспективное и текущее планирование народного хозяйства и осуществлять контроль за выполнением планов. Сталин завершил систему управления. Во всех районах и городах страны снизу до самого верха были созданы органы управления по трем линиям: партийной, государственной и Комитета государственной безопасности. Все три организационные, гигантские структуры были скреплены одной единой идеологией.

Сталин мистифицировал массовый террор как классовую борьбу с «врагами народа». Диктатуру собственной персоны он опять-таки мистифицировал, используя террор как диктатуру пролетариата, якобы необходимую для того, чтобы ликвидировать старый, капиталистический строй и создать новый, коммунистический.

Массовый терроризм 30-х годов XX столетия сформировал политико-психологический феномен: духовность, взращенная на жестокости, порождает «людей», которым доставляет глубокое удовлетворение физическое уничтожение своих соратников. Таким был Сталин. К такому типу людей принадлежал и Суслов, будущий лидер партийной псевдоидеологии. Им обоим была присуща мистификация. Разница между ними состояла в том, что первый проявил себя как тиран и Великий мистификатор всех времен и народов, а второй – как жалкий эпигон своего кумира. В процессе проведения грандиозного социального эксперимента, начатого большевиками в октябре 1917 г., были психологически и духовно искалечены, нравственно изуродованы многие десятки миллионов людей. Их мировоззрение стало ущербным, а сознание обрело своеобразное качественное состояние, не способное адекватно воспринимать общественное бытие.

Доводы о непредвиденных последствиях социализма, казалось бы, давно забытые, зазвучали вдруг с новой силой. Аналитики один за другим стали отмечать сходство жестких условий (последствий), порождаемых фашизмом и коммунизмом. Факт этот вынуждены были признать даже те, кто первоначально исходил из прямо противоположных установок. Все больше людей стали задумываться о том, не растут ли эти новоявленные тирании из одного корня. Выводы, к которым пришел Макс Истмен, старый друг Ленина, ошеломили даже самих коммунистов. «Сталинизм, – пишет он, – не только не лучше, но хуже фашизма, ибо он гораздо более беспощаден, жесток, несправедлив, аморален, антидемократичен и не может быть оправдан ни надеждами, ни раскаянием». И далее: «Было бы правильно определить его как сверхфашизм». Но еще более широкое значение приобретают заключения Истмена, когда мы читаем, что «сталинизм – это и есть социализм в том смысле, что он представляет собой неизбежный, хотя и непредвиденный результат национализации и коллективизации, являющихся составными частями плана перехода к социалистическому обществу» (10).

Свидетельство М. Истмена является далеко не единственным случаем, когда наблюдатель, благосклонно настроенный к русскому эксперименту, приходит к подобным выводам. Несколькими годами ранее У. Чемберлен, который за 12 лет, проведенных в России в качестве американского корреспондента, стал свидетелем крушения всех своих идеалов, так суммирует свои наблюдения, сопоставляя русский опыт с опытом итальянским и немецким: «Вне всякого сомнения, социализм, по крайней мере на первых порах, является дорогой не к свободе, но к диктатуре и к смене одних диктаторов другими в ходе борьбы за власть и жесточайших гражданских войн. Социализм, достигаемый и поддерживаемый демократическими средствами, – это, безусловно, утопия» (10).

В России / СССР осуществление великой утопии оказалось великой трагедией в истории человечества. То, «что всегда превращало государство в ад на земле, так это попытки человека сделать его земным раем» (Фридрих Гёльдерлин)*. Этот «ад на земле» был сотворен в процессе грандиозного социального эксперимента. Итоги его были подведены в 1956 г. на ХХ съезде КПСС: в докладе Н.С. Хрущёва констатировались многочисленные факты массового террора, сообщалось, что фактически проводилась политика геноцида против собственного народа. В лагерях ГУЛАГа за годы его существования содержались десятки миллионов заключенных соотечественников. Их использовали в качестве рабов на сооружениях различного рода, закрытых промышленных объектов и на «великих стройках коммунизма». Парадокс состоял в том, что политическое руководство СССР строило социализм как этап перехода к обществу без классов – коммунизму, а фактически создали тоталитарный социализм, он же и коммунизм; никаких перспектив дальнейшего социального развития не было. Социальный эксперимент, начатый большевиками в 1917 г., завершился социальным тупиком.

Эта трагедия запечатлена в произведениях А.И. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ. 1918–1956: Опыт художественного исследования» и «Красное колесо. Повествование в отмеренных сроках: Историческая эпопея». Решения ХХ съезда КПСС фактически объективно разрушили основу коммунистического мировоззрения, вслед за ним потерпело крушение и международное коммунистическое движение. А марксизм-ленинизм обречен был стать учением, содержащим устаревшие теоретические концепции, доктрины и системы взглядов о неизбежности социалистической революции и диктатуры пролетариата минувшей эпохи ожесточенной классовой борьбы.