Вузовский сектор до реформ был очень слаб, таковым в основном и остается, хотя пострадал благодаря коммерциализации образования меньше других. Исследовательских университетов у нас в полном смысле этого слова нет, и лишь горстка вузов приближается к этому статусу, если ориентироваться на университеты мирового класса, такие, как Стэнфорд, Калтех или МТИ, Кембридж, Оксфорд и т.п. Отраслевой сектор в гражданских отраслях рухнул. От головных институтов остались, что называется, рожки да ножки, кадры потеряны, много оборудования распродано, разворовано. Даже военные НИИ и КБ сильно пострадали и едва-едва держатся главным образом за счет экспортных заказов из КНР и Индии. В последние два года они начали потихоньку оживать, так как возобновляется отечественный госзаказ, но до былой мощи им еще далеко. Восстановиться и заработать в полную силу все звенья отраслевого сектора смогут лишь тогда, когда прикладной наукой займется частный бизнес. У нас этот момент еще не наступил. Вернее, по времени и некоторым экономическим показателям давно пора, но процесс, как говорят в таких случаях, не идет. Не идет потому, что в стране не складывается нормальный инвестиционный климат. А ведь инновации и инвестиции – это не просто созвучные слова, это практически неразрывные понятия. Казалось бы, условия для инвестиций есть, пусть не самые выгодные, но с точки зрения нормального предпринимательства приемлемые: налоговый режим, кредитные ставки, т.е. традиционные формальные показатели. Норма сбережений в стране высокая – по оценкам специалистов, она составляет 33% ВВП. Но вкладывается в хозяйство только 17%, а остальное либо увозят за рубеж, либо кладут «в кубышку». Почему? Да потому, что «инвестиционный климат» – понятие комплексное, в него входят не только формальные показатели, но и многие, характеризующие общую обстановку в государстве факторы. У нас до сих пор не устоялись отношения собственности. Ежегодно от 20 до 25% ее переходит из рук в руки, перераспределяется, причем неправедными путями – липовые аукционы, ложные банкротства, угрозы, прямое насилие. Недели не проходит без какого-нибудь заказного убийства, чаще всего «связанного со служебной деятельностью». В процесс передела собственности вмешиваются силовые структуры, все ветви власти поражены коррупцией, арбитражный суд буквально за сутки может изменить свое решение на противоположное. Да и политическое положение в стране спокойным не назовешь: Чечня, террористические акты, демонстрации. В итоге реформы наши породили нестандартный тип собственника-предпринимателя. Нормальный капиталист, получив прибыль, вкладывает ее хотя бы частично в развитие производства, модернизацию оборудования, в инновации. У нас иначе. Заполучив предприятие, хозяин старается выжать из него все, что можно, и припрятать как-нибудь свою добычу до лучших времен. Поэтому многие рецепты, хорошо себя зарекомендовавшие на Западе, в наших условиях не работают.

Особенно трудно в условиях административно-бюрократической коррумпированной системы малому и среднему предпринимателю. Несмотря на многочисленные заявления властей предержащих о необходимости помочь этой категории бизнеса, воз и ныне там. Бесконечные поборы и бюрократический произвол не дают малому предпринимательству развернуться и занять в национальной экономике подобающее ему по канонам формирующегося информационного общества место.

Короче говоря, инновационный цикл в РФ нарушен, фрагментарен, его сохранившиеся фрагменты слабы, финансовая ситуация в науке совершенно неудовлетворительна, профессия ученого утратила престижность и привлекательность. Молодежь не идет в науку, и основными причинами этого, судя по результатам опросов ученых НИИ различных типов, являются: низкая оплата работы (мнение 87,5% опрошенных), отсутствие необходимой материальной базы для исследований (36,4%), низкий престиж научной деятельности (29,5%) и плохие социальные условия (17,0%). Приведенные цифры получены от ученых академических НИИ. В отраслевых институтах они выглядели следующим образом: 88,4%; 30,6%; 38% и 20,7% соответственно. А в вузовском секторе: 92,2 %; 34,4 %; 51,1 %; 23,3 % (8, с. 131). По сути дела, все сводится к недостаточному финансированию.

В то же время у нас есть государственные, полугосударственные и негосударственные органы и структуры управления наукой и инновационным процессом, аналогичные используемым на Западе. Есть Министерство промышленности, науки и технологий РФ с необходимым набором управлений и государственных исследовательских программ по приоритетным направлениям; есть фонды разного рода и специализации, как отечественные, так и зарубежные; есть ассоциации, союзы, достаточно разветвленная сеть научно-исследовательских центров и организаций. Каналы, по которым должен течь поток нововведений, существуют. Нельзя сказать, что они совершенно пусты, кое-где есть ручейки, в тех областях, где мы еще до реформ были на мировом уровне или даже «впереди планеты всей», – опять-таки отдельные виды вооружений, атомные технологии, космическая техника, лазеры, искусственные кристаллы.

Итак, мы кратко охарактеризовали современное состояние научно-технической сферы и основные ее критерии, которые необходимо иметь в виду при разработке или при выборе из предлагаемых вариантов стратегии создания, а частично и воссоздания, инновационного комплекса России на период 2004–2008 гг.:

– некоторые закономерности НТП;

– опыт лидирующих в сфере высоких технологий стран мира;

– нынешнее, т.е. исходное, состояние национального инновационного комплекса РФ.

2. О выборе стратегии развития инноваций

В настоящее время в кругах, ответственных за состояние экономики страны, обсуждаются несколько вариантов стратегии, нацеленной на развитие инновационной деятельности РФ, на обеспечение импульса, способного придать этому процессу необходимое начальное ускорение:

– стратегия интеграции в глобальные инновационные цепочки (формирование транснационального инновационного модуля);

– стратегия формирования прорывного инновационного цикла в России (ставка на инновационный суперпроект общенационального уровня, конкурентоспособный на мировых рынках);

– стратегия создания кластера инновационных технологий, обеспечивающих постепенное формирование конкурентоспособного эшелонированного инновационного сектора в российской экономике.

Общей характерной особенностью всех трех вариантов стратегии является их выборочный характер. Все они не стремятся решить проблему оживления национальной науки и ее инновационного потенциала в целом, а лишь вычленить какую-то его грань или участок, и именно в этом отличиться. Это все равно, что в большом-большом многоэтажном доме со многими помещениями, лестницами и переходами отремонтировать пару комнат на уровне, как теперь принято говорить, «евроремонта», а об остальном не думать, как если бы его и не было. Очень похоже на советскую тактику формирования всяких «маяков-передовиков» в виде отдельного колхоза, завода, института. «Маяки» светились за счет всех остальных, поскольку их искусственно питали всем необходимым, но стране от этого ни светло, ни тепло не было. Выборочная стратегия возможна и даже необходима, если она опирается на мощный здоровый фундамент, который в целом энергично, интенсивно генерирует нововведения, а внешняя по отношению к нему среда столь же активно их воспринимает. А если такого фундамента и такой среды нет, отдельная вспышка уподобится спичке, зажженной в темном подвале, ничего толком не осветит, почадит и погаснет.

В нашей ситуации есть две категории проблем, которые являются барьерами на пути инновационных потоков в экономике: материальные и нематериальные. Они, конечно, взаимосвязаны, но все же решения у них разные. К нематериальным относятся, в первую очередь несовершенство или частичное отсутствие законодательства, обеспечивающего зеленый свет инновациям и стимулирующего их появление и коммерческую реализацию. Для устранения этого рода барьеров и создания действенной системы стимулов больших денег не требуется. Нужна главным образом политическая воля. Соответственно, первый необходимый шаг в оживлении инновационной деятельности, независимо от выбора той или иной из обозначенных выше стратегий, – это инвентаризация, пересмотр и доработка законодательной базы инновационного процесса. Особенно это важно по отношению к малому наукоемкому бизнесу. Эту категорию необходимо, наконец, оградить хотя бы от чиновничьего произвола. Доводы, связанные с недостаточными финансовыми ресурсами государства на фоне создания резервного фонда, на фоне стремительного роста валютных резервов из-за небывало высоких цен на нефть, на фоне нежелания правительства даже рассматривать вопрос об изъятии природной ренты у добывающих полезные ископаемые концернов выглядят просто недобросовестно. Кстати, о природной ренте левые говорят уже не первый год, а внятной позиции государства по этой проблеме мы не знаем. Это выглядит как доказательство засилья ТЭК во власти и, мягко говоря, недобросовестности последней, как правительства, так и парламента, и администрации президента. Не разъясняя причин (и, возможно, обоснованности) своей позиции, власть политически проигрывает. Политически неразумно и создавать, вернее, пропагандировать создание крупного резервного фонда. Если государство стремится создать себе «кубышку», то и население не доверяет завтрашнему дню, и бизнес получается хищнический – урвать побыстрей и спрятать.

Но вернемся к вопросу о стратегиях создания инновационного комплекса. Кроме необходимости инвентаризации законодательной базы с последующим ее совершенствованием, есть еще один общий вопрос нематериального плана. Следует проверить, есть ли в структуре Минобороны и/или Миннауки подразделения, аналогичные американскому Агентству перспективных исследовательских проектов (Advanced research projects agency – ARPA), т.е. агентство технологического сыска, постоянно пристально наблюдающего, не появилась ли где-нибудь в исследовательских учреждениях страны перспективная идея, разработка, установка и т.п. В США, если ARPA взяло какую-то работу под свою опеку, оно обеспечивает ее всем необходимым, не скупясь и не растягивая финансирование «по крохам» на долгие годы. Нормальным сроком исполнения проекта считается три года, максимум пять лет. Куратор проекта, штатный сотрудник ARPA, обладает всей полнотой прав, необходимых для принятия решения о поддержке, для определения объемов ассигнований и оценки хода исследований. Он же несет полную ответственность за результат. Чтобы иметь возможность реально управлять ситуацией, ARPA берет на себя не менее 80% стоимости работ. В то же время это агентство известно как одно из немногих ведомств, умеющих своевременно прекратить поддержку или быстро, не более чем за год, полностью пере-ориентировать программу, если надежды не оправдываются. Никаких конкурсов, никаких «peer review» ARPA не проводит. Очевидно, что успех дела (а выше мы говорили о заслугах агентства) зависит от уровня квалификации «сыщиков».

Группа материальных барьеров очевидна – это оплата труда ученых, вернее, вообще работников сферы ИР, во-первых, и материальное оснащение лабораторий современной исследовательской техникой, во-вторых. Трудно сказать, какой из них важнее. Вероятно, все же первый, и если его не решить, не сделать зарплату в государственном секторе ИР конкурентоспособной хотя бы внутри страны, мы можем в ближайшие годы лишиться первоклассной науки вообще: старики вымрут или потеряют работоспособность, так и не научив преемников либо за отсутствием таковых, либо по причине бездарности имеющихся, так как даровитые ушли или уехали искать лучшей доли, чем доля нищего российского ученого. Отлагательства этот вопрос не терпит, так как не исключено, что мы уже опоздали с его решением, просто такие процессы заметны не сразу, но последствия их крайне опасны для будущего страны. Отсутствие же современной материальной базы если не повсеместно, то в большинстве научных центров страны, устаревшие стенды, приборный парк, вычислительная техника – все это крайне затрудняет инновационную деятельность на уровне, конкурентоспособном по отношению к достигнутому в передовых странах мира. Здесь, правда, возможны решения точечного характера, они даже неизбежны, так как переоснастить одновременно, допустим, все институты РАН невозможно, слишком дорого. И опять-таки прежде всего необходима инвентаризация, выявление «масштабов бедствия». Вообще, без экономических оценок серьезно судить о состоянии дел в российском инновационном поле и вариантах выхода из кризисного состояния науки невозможно. Рассуждения поневоле приобретают умозрительный характер.

Тем не менее, если говорить о трех сформулированных выше стратегиях, абстрагируясь от четких экономических параметров, нужно определиться с набором критериев, по которым следует выбирать, на что опереться при выборе. К такого рода критериям, на наш взгляд, можно отнести следующие.

1. В какой мере тот или иной вариант будет способствовать улучшению ситуации в национальной инновационной сфере в целом, насколько, скажем так, широк охват этой сферы данной стратегией.

2. В какой мере тот или иной вариант поможет российскому инновационному потенциалу включиться в складывающуюся в настоящее время международную, транснациональную систему, «почувствовать» ее пульс и ощутить напряженность в разных зонах глобального инновационного поля, выявить как можно более конкретно направления наиболее вероятных «прорывов» или просто приближение появления перспективных новинок, чтобы соответственно распределять собственные силы с возможно большей выгодой, либо присоединяясь к «назревающему» каскаду инноваций, либо, наоборот, концентрируя усилия на тех участках, которые потенциально плодоносны, по нашим данным, но по той или иной причине не прорабатываются конкурентами.

3. Есть ли у нас достаточно объективные данные для того, чтобы более или менее на равных конкурировать на мировом рынке с результатами, которые может тот или иной вариант стратегии принести. Под объективными данными имеются в виду природные особенности страны, научный задел, опыт в конкретной области, кадровый ресурс и т.п.

4. Есть ли у нас опыт организации работ и реализации стратегии того или иного типа, особенно с учетом фактора времени, фигурирующего в предложенных к рассмотрению вариантах (2004–2008 гг.), совпадающего со вторым сроком президентства В.В.Путина. 5. Насколько тот или иной вариант вписывается в уже действующие сегодня направления развития научно-технической сферы. 6. Социальный и политический эффект выбора того или иного стратегического варианта.

Наконец, представляется целесообразным оценить степень совместимости или несовместимости предложенных вариантов. Во-первых, каждый из них складывается из определенных блоков-кирпичиков, и таковые частично могут быть общими для двух или для всех предлагаемых стратегий. Во-вторых, в рамках по крайней мере двух из этих стратегий можно маневрировать в довольно широких пределах, так что можно развернуть их таким образом, что они будут не исключать, а дополнять друг друга, являться логичным продолжением одна другой. Если теперь с учетом перечисленных критериев выбора оценить предлагаемые варианты, то, прежде всего, представляется нецелесообразной ставка на инновационный суперпроект. Возражения против такого выбора сводятся к следующим моментам.

Как мы стремились показать во вводной части, мегапроект современного уровня по ресурсным мотивам, как правило, выходит на международный уровень и выполняется совместно рядом стран. Правда, всегда есть страна-инициатор, которая несет основные расходы. А измеряются эти расходы (для инициатора) миллиардами, а то и десятками миллиардов долларов США. Причем практически всегда первоначальная оценка оказывается очень сильно занижена. Например, стоимость создания космической станции первоначально (в 1984 г.) оценивалась американскими специалистами в 8 млрд. долл. с вводом в эксплуатацию в 1999 г. Уже в 1989 г. общую стоимость проекта оценивали в 37 млрд. долл. В ходе работ к нему подключился целый ряд стран (Западноевропейское космическое агентство, Япония, Канада, Австралия), весомую роль сыграла и продолжает играть Россия, станция начала функционировать, но все еще не достроена полностью. При-мерно такую же картину в смысле увеличения первоначальных расценок и растягивания сроков работ мы наблюдаем и в других мегапроектах, причем тематика их довольно ограничена. За исключением проекта «Геном человека» предметами разработок являются либо тот или иной вид космической техники, либо крупные исследовательские установки типа ускорителя элементарных частиц, гигантского радиотелескопа, телескопа на космической орбите и т.п. Под суперпроект создаются свои специальные организационные структуры, особый аппарат управления и т.д. Это само по себе обходится очень дорого. В общем, такого рода мегапроект России в настоящее время не по плечу, да и не нужен.

Мегапроект в национальных рамках, преследующий цель качественного повышения технического уровня какой-либо отрасли промышленности (обычно такие проекты организовывались для повышения уровня вычислительной техники, достижения новых ступеней быстродействия, памяти, вычислительной мощности машин), тоже стоит очень дорого и, главное, предусматривает весомое участие частного капитала, тех фирм, на предприятиях которых новинки превращаются в рыночный товар. У нас среди обрабатывающих отраслей нет такой, которая была бы готова для перехода на качественно новую техническую ступень и располагала достаточными для этого ресурсами, а делать все за счет государства слишком затратно для него; при этом все или многие прочие программы пришлось бы сажать на голодный паек или вообще лишать государственной поддержки, а результат в таких случаях редко бывает положительным – «тепличный режим» не порождает жизнеспособных в конкурентной среде организмов. Следует учитывать еще и тот факт, что сегодня трудно найти отрасль, которая бы мало зависела от десятков других отраслей, производящих для нее сырье и комплектующие изделия, оборудование и материалы, так что оторвать какую-нибудь и приподнять над всеми остальными можно лишь собирая для нее лучших смежников по всему миру. Стремиться к разработке крупного проекта в отрыве от международного разделения труда в настоящее время представляется анахронизмом. Если просмотреть сформулированные выше критерии выбора, то по первому, второму, третьему и четвертому (по времени) пунктам вариант суперпроекта проигрывает другим вариантам, по пятому пункту все они равны, и только по шестому, в плане политического и социального эффекта (в случае удачного завершения!), этот вариант выглядит предпочтительно. Так что стратегия национального суперпроекта не представляется оптимальной. Единственный близкий, но не идентичный вариант, который стоит конкретного пристального анализа, – это придание особого статуса программе модернизации национальной производственной и исследовательской базы разработки и изготовления микроэлектронных элементов – интегральных схем, устройств памяти и т.д. В этой области множество перспективных направлений, требующих фундаментальных ИР, здесь, собственно говоря, уже нет четкой границы между фундаментальной и прикладной наукой, а главное – отсутствие собственного современного и постоянно совершенствующегося производства микросхем является прямой угрозой национальной безопасности страны. Сегодня без чипов нет никакой мало-мальски сложной как военной, так и гражданской техники. Для инновационного комплекса страны наличие собственного производства элементной базы вычислительной техники является жизненно необходимым. В остальном же мы вполне можем удовлетвориться участием в той или иной степени в транснациональных мегапроектах, которые есть и число которых скорее всего будет увеличиваться.

Стратегия интеграции в глобальные инновационные цепочки в большей, чем другие варианты, степени удовлетворяет требованиям, предъявляемым большинством принятых критериев. Она не ограничивается локальным участком инновационной сферы, в принципе охватывая любую ее часть; она усиливает связь национальной инновационной сферы с глобальной и способна полностью выполнить требования второго пункта касательно «прощупывания пульса» инновационной мировой среды; она работает там, где у нас есть конкурентоспособный задел, опыт, кадры, иначе нечего было бы присоединять к этим самым цепочкам; опыт подобного сотрудничества тоже в той или иной мере присутствует; стратегия свободно вписывается в схему осуществляемой сегодня научно-технической политики, да и временных рамок у нее, по сути дела, нет.

Фактически предусматриваемые этой стратегией процессы уже имеют место, они осуществляются в ходе нормального функционирования научно-технической сферы РФ, хотя как «стратегия» не афишируются. Речь, стало быть, может идти об интенсификации этих процессов, активизации поиска «точек соприкосновения», расширении рекламной деятельности, организации консультативной и юридической помощи российским предпринимателям и фирмам, интегрирующимся в глобальные инновационные цепочки. Какие здесь могут быть минусы? Вопрос в том, где и как будут капитализироваться новшества, генерируемые российским звеном «цепочки». Есть опасность, что по причине более развитой инфраструктуры, включая финансовый капитал, в том числе венчурный, капитализация инноваций, а следовательно, и основная часть экономических выгод, будут доставаться не нам, а «партнерам» по цепочке.

Выход здесь не в том, чтобы отказываться от вхождения в последнюю, а в том, чтобы создавать конкурентоспособные условия для того, чтобы заключительные стадии процесса нововведения реализовывались на российской территории. Снова приходится говорить об острейшей необходимости решать проблемы малого и среднего наукоемкого (и любого другого) бизнеса в России, о нормализации инвестиционного климата в стране. Если эти проблемы решаться не будут, никакая стратегия не поможет, какую ни провозглашай и ни финансируй, любая «уйдет в песок».

Итак, стратегия интеграции в транснациональные цепочки, которая включала бы в свой состав эффективный комплекс мер, обеспечивающих «акклиматизацию» российского звена в собственной стране, представляется приемлемой. А чтобы усилить «акклиматизационную» составляющую (часть инноваций будет уходить в любом случае), следует сочетать стратегию интеграции с третьим из рассматриваемых вариантов – с созданием кластера инновационных конкурентоспособных технологий в одном из секторов российской экономики. Создавать подобного рода кластер нельзя на пустом месте или на базе слабого участка экономического поля, его следует создавать либо там, где мы уже сильны и где в какой-то мере искомый кластер существует (ряд видов военной техники, атомная промышленность, включая энергетику, космическая техника), но может быть значительно усилен, допустим, за счет массированного госзаказа, либо там, где мы имеем нечто вроде природной ренты благодаря географическому положению страны или просто природную ренту в виде запасов полезных ископаемых. Транзитные транспортные потоки, воздушные и наземные, глубокая переработка любого из видов наших полезных ископаемых или других природных ресурсов – леса, например.

Все данные, включая финансовые ресурсы частного сектора, для создания инновационного кластера или нескольких таких кластеров есть в топливно-энергетическом комплексе. Кстати, любой кластер инновационных технологий будет состоять из отдельных проектов, каждый из которых потенциально может вырасти в крупный, вплоть до мегапроекта, а без точек соприкосновения (сотрудничества или, напротив, конкурентной борьбы) с транснациональными инновационными цепочками тоже не обойдется, так что все варианты стратегии в известной мере переплетаются между собой, и какую бы мы ни выбрали, главные препятствия будут все те же – нищета государственной науки и инвестиционный, он же инновационный, климат, при котором насквозь коррумпированная чиновничья бюрократия, с одной стороны, и криминал, – с другой, продолжающийся передел собственности, недостаточная политическая стабильность выталкивают из страны национальный капитал, заставляют его хищнически вести хозяйство и очень солидную часть своих операций и доходов уводить «в тень».