В процессе реформирования высшего образования в 30-е годы наука была возвращена в вузы постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 23 июня 1936 г. «О работе высших учебных заведений и о руководстве высшей школой». Возвращая науку в вузы как необходимый компонент высшей школы, постановление закрепляло ее периферийный характер. Вузовской науке не было гарантировано центральное финансирование, но было разрешено вступать в договорные отношения с промышленностью и получать от нее заказы. Однако именно эта особенность вузовской науки, которая на протяжении всего советского периода ее развития осознавалась как признак снисходительного отношения к ней власти, стала с распадом советской системы управления наукой источником силы для этого сектора научной деятельности.

В системе вузов легче всего привилась модель управления, где государственная собственность фактически находится в полном хозяйственном ведении частных лиц и коллективов, которые распоряжаются ею относительно бесконтрольно. Здесь стали действовать первые хозрасчетные научные подразделения, инженерные центры, потом – малые предприятия и фирмы, использовавшие госсобственность на основе договоров о совместной деятельности с вузами. Вуз в советский период приобрел в конечном итоге больше автономности, чем академические, отраслевые научно-исследовательские институты и, тем более, производственные организации, так как находился на периферии интересов опекающих его ведомств, имел благодаря децентрализации системы высшего образования тесные связи с местными властями, неформальные отношения с промышленными предприятиями и другими организациями. Со снятием практически всех формальных ограничений на совместительство в конце 80‑х годов тенденция к неформальному, не отраженному в статистике усилению вузовской науки укрепилась. На резкое ухудшение экономической конъюнктуры вузовский сектор науки отреагировал с гораздо большей мобильностью, чем другие сектора, приблизив кадровую структуру к новым условиям. Уход из вузовской науки кадров в значительной мере связан с сокращением числа хоздоговорных работ и возрастанием доли государственного финансирования (до 60% на начало 1993 г.), которое направлено главным образом на поддержку фундаментальных исследований.

На фундаментальное исследование значительно легче получить финансирование из внебюджетных источников: отечественных и зарубежных фондов. Значимость этого источника финансирования для вузов продолжает возрастать. «Фундаментализация» вузовской науки сразу дала эффект. Практически все гранты, выделенные двумя крупнейшими фондами – Международным научным фондом (Фонд Сороса) и Российским фондом фундаментальных исследований, – были поделены научно-исследовательскими институтами (академическими и ведомственными) и вузами. Институты, в которых выполняется свыше 80% всех фундаментальных исследований, получили примерно 75% всех грантов, а вузы, на долю которых остается менее 20% объема фундаментальных исследований, получили 22-23%. Лидером по числу полученных в 1993-1994 гг. грантов стал химический факультет МГУ (186 грантов), причем выполненные на факультете работы одинаково высоко оценили как международные, так и отечественные комиссии экспертов[viii].

Таким образом, заметно изменился сам облик вузовской науки: из преимущественно прикладной, финансируемой из внебюджетных источников и существующей как бы «при вузах», она стала более фундаментальной и теснее связанной с учебным процессом. Независимая экспертиза научных фондов показала, что в сфере фундаментальных исследований вузовская наука, всегда воспринимавшаяся как маргинальная, нисколько не уступает ни академическому, ни отраслевому сектору.

Весьма симптоматично проявление в очень короткий срок тенденции концентрации научного потенциала высшей школы в элитарных вузах, как это имеет место и в США. Так, в вузах Москвы и Санкт-Петербурга, составляющих 1/3 страны, выполняется 50% всех НИР и 63% всех прикладных исследований. Более того, пять московских вузов (МГУ, МЭИ, МИФИ, МАИ, МГТУ) выполняют 1/4 всех научных исследований вузов России[ix].

Состояние и перспективы развития вузовского сектора науки в настоящий момент можно охарактеризовать следующим образом: потенциал этого сектора науки, как показала проведенная в ходе открытых научных конкурсов экспертиза, гораздо выше, чем это было принято считать в советский период; развитие науки в регионах крайне важно с точки зрения ближайших политических целей, прежде всего укрепления федерализма, а для развития региональной науки нет иной базы, кроме вузов. Задачи региональной науки не сводятся лишь к решению конкретных прикладных проблем, они напрямую связаны с развитием духовного потенциала страны и процессом становления новой демократической России. Регионализация науки и научно-технического прогресса в России приобретает судьбоносное значение в связи с распадом отраслевого сектора науки.

Реформы образования, осуществляемые в настоящее время в разных странах, прежде всего обусловлены объективными требованиями развития экономики, науки и техники. Для обеспечения их успеха необходимо соблюдение общих принципов. Во-первых, в каждой стране образование социокультурно детерминировано, поэтому любая реформа системы образования должна быть увязана с социальной структурой и культурными традициями страны. Во-вторых, содержание и конечные цели реформы должны совпадать с общенациональной политикой государства. В-третьих, реформа в сфере образования неизбежно воздействует на разные уровни экономических и социальных отношений и вызывает в них соответствующие изменения, предвидеть которые и быть готовыми конструктивно встретить – одна из важнейших функций государственных органов.

Демократизация системы образования, или «равенство возможностей перед образованием», только частично определяется численностью населения, охваченного разными формами образования. Специально проведенные исследования свидетельствуют о том, что экономический рост ведет не только к экономическому неравенству, но и в равной мере при массовом образовании к неравенству в этой области, и это неравенство в настоящее время усиливается как внутри страны, так и между странами. Поэтому реальная эгалитарность возможностей доступа к образованию не может быть реализована только путем внутренней трансформации систем образования, нужны глубокие изменения социальных структур и экономической системы, чтобы достичь этой цели.

Система подготовки научных кадров в конечном счете зависит от требований, предъявляемых ученым их научной деятельностью. Она в значительной степени производна от сложившихся академических традиций и от тенденций их изменения. Наиболее результативно подготовка и воспроизводство научных кадров осуществляются в дисциплинарно-академической структуре научной деятельности, надежность которой проверена временем. Эта структура включает два основных аспекта научной деятельности: исследовательский, требующий от профессора-исследователя новых научных результатов, и академический, подразумевающий, что профессор-преподаватель передает свои исследовательские и другие профессиональные знания и навыки новому поколению научных работников.

Основным принципом дисциплинарно-академического вида научной деятельности является соединение преподавания и исследования. Преимущества организационной структуры такой деятельности состоит в том, что она предоставляет возможность делать научную карьеру людям, решившим посвятить свою жизнь исследованиям, и оперативно включать новейшие научные достижения в учебные программы для студентов. В процессе институционализации принципа «исследование для обучения и обучение для исследования» в самой дисциплинарно-академической структуре сформировалось завершающее звено подготовки научных кадров – институт личной научной школы, постепенно оформившийся в институт аспирантуры.

Утверждение такой структуры в системе образования приведет, по нашему мнению, к возрастанию научно-технического потенциала страны и позволит достигнуть двух целей. Во-первых, в связи с распадом отраслевой науки произойдет ее перестройка, решение задач которой по многим направлениям возьмет на себя (по мере становления) вузовский научный потенциал в кооперации с промышленностью и сельскохозяйственным производством. Во-вторых, вузовская наука, построенная на современных организационных принципах и формах и получающая в достаточной мере финансовую поддержку, неизбежно расширит фронт фундаментальных исследований и в таком качестве станет реальным фактором, не только стимулирующим исследования в академическом секторе науки, но и ломающим административно-бюрократическую организацию научных исследований как таковую.

Главное направление в системе государственной поддержки научно-технической деятельности в стране окончательно определилось в связи с успешным испытанием атомной бомбы в 1949 г. и, тем более, после запуска искусственного спутника Земли в 1957 г. Курс был взят на всемерное развитие отраслевого сектора науки. Академия наук рассматривалась в качестве дополнения к отраслевой науке. Политическое руководство СССР использовало организационный опыт США по реализации «Манхэттенского проекта» (кодовое название проекта по созданию атомной бомбы, к нему мы вернемся позже). Кстати, практическое осуществление этого проекта породило не только атомную бомбу, но и представление о том, что на смену традиционной малой, университетской, науки пришла «Большая наука», которая якобы более соответствует наступившему динамичному веку. Именно в эти годы в СССР было положено начало интенсивному процессу формирования научно-исследовательской сети отраслевого сектора науки. Одновременно создаются новые институты в системе Академии наук. Потенциальные возможности тоталитарного государства в этот период соперничества с США были использованы в полной мере. Тоталитарное государство за счет снижения жизненного уровня населения сосредоточивало на нужных ему направлениях людские и материальные ресурсы, необходимые для достижения поставленных целей[1]. У советской власти на всем протяжении ее господства таких приоритетных целей в научно-технической области было две – военное строительство, достижение паритета, а лучше, превосходства, по отношению к потенциальному противнику, во-первых, и осуществление престижных проектов, способных поднять авторитет власти, продемонстрировать ее силу и могущество как собственному народу, так и остальному миру, во-вторых. Отсюда всякие рекордные полеты и перелеты до войны, а после войны данную роль естественным образом приняли на себя космические исследования, в наибольшей степени отвечавшие задаче поддержания престижа.

Именно в это время в СССР и США происходит интенсивное формирование военно-промышленных комплексов (ВПК), которые со временем превратились в мощные механизмы по «выколачиванию» в общенациональном масштабе из государственного бюджета финансовых средств, а также эксплуатации людских и материальных ресурсов. Деятельность ВПК представляет собой скрытую угрозу для общества. Если ее не ограничить и не поставить под жесткий контроль государства, она может привести к общенациональной катастрофе. Не случайно Д. Эйзенхауэр, уходя с поста президента, в своем послании к нации предупреждал о том, что народу США грозит опасность и она исходит от ВПК. Конгресс и исполнительная власть взяли эту ситуацию под контроль. На это им потребовалось более 10 лет. А политическое руководство СССР продолжало оставаться в космической эйфории и по-прежнему наращивать военно-технический потенциал.

Ирония Истории состоит в том, что запуск первого искусственного спутника Земли, а он был советским, явился не только событием огромного международного значения, но и предвестником распада СССР, предсказать который в то время не мог никто. Политическое руководство Советского Союза рассматривало запуск спутника как торжество коммунизма, а получилось наоборот. Спутник вызвал бешеную гонку вооружений в мире, которую экономическая и политическая структуры СССР не выдержали. Спустя 35 лет с политической карты мира исчезло название государства, сотворившего космическое чудо.

Семидесятые годы прошлого века – это десятилетие принятия принципиальных решений в области научно-технического развития как в России, так и в США. Именно в эти годы проблема перераспределения ресурсов в пользу гражданского сектора приобрела в России чрезвычайную остроту: поступление дешевой рабочей силы из сельскохозяйственной сферы на многочисленные объекты ВПК, добывающих отраслей и металлургии резко сократилось, трудовые ресурсы деревни были исчерпаны. Сырьевые месторождения с низкой себестоимостью добычи находились на грани истощения. В добывающей промышленности началось освоение новых дорогостоящих в разведке и эксплуатации месторождений. Затраты на возобновление первичных ресурсов производились за счет сельского хозяйства, легкой и пищевой промышленности. Все это, вместе взятое, породило «дефицитную экономику». Несмотря на эти опасные, четко проявившиеся тенденции в советской экономике, политическое руководство страны продолжало мыслить теми же штампами, что и прежде: удовлетворять в первую очередь запросы (финансовые и материальные) ВПК и непосредственно связанных с ним отраслей народного хозяйства. В жертву ВПК приносятся интересы и возможность физического существования других отраслей народного хозяйства. ВПК с его военно-технической инфраструктурой, образно говоря, превратился в гигантский маховик, который раскручивался десятилетиями и вышел из под контроля. В 80-е годы страна находилась в состоянии ожидания исторических событий и надежды, что политические лидеры того времени примут адекватные политические решения. Ожидания подтвердились: в 1991 г. произошел распад СССР – событие планетарного масштаба, решения политических лидеров были, как правило, некомпетентные.

В этот переломный момент в истории России не нашлось ни одного политического деятеля, способного мыслить стратегически. Кстати, М. Горбачёв и его окружение много говорили о новом мышлении, но, судя по их делам, оно было им недоступно. Они были «политическими наркоманами», отравленными в свое время тоталитарной властью (власть – тоже наркотик), в какой-то мере они, пытаясь обрести новое мышление, испытали «ломку», но так его и не обрели.

Об этом свидетельствует принятие закона о предприятии и введение его в действие с 1986 г. Благая идея о самостоятельности предприятий должна была, по мнению законодателей, плавно привести страну к рыночному хозяйству, которое рассматривалось как окончательное решение всех проблем. Но попытка реализовать эту идею привела к разрушительным результатам в масштабе страны.

В момент вступления в действие закона о предприятии рынка еще не существовало, директорский корпус воспринял его как индульгенцию, а не как стимул к развитию, что немедленно привело к общему спаду. Других результатов не следовало ожидать, так как в стране отсутствовали какие-либо рыночные механизмы, и главный из них – рыночное ценообразование. В соответствии с этим законом «избранные» директора получили широкие возможности – они могли заложить в структуру цены необходимое им перевыполнение спущенных свыше показателей, что они и делали. Введение закона о предприятии привело к параличу советской экономики.

Здесь возникает много вопросов, главный из них – о переходе к рыночной экономике. Практически такое решение означало принципиальное изменение и внутренней, и внешней политики страны, оно должно было предполагать окончание «холодной войны» и разработку плана международной финансовой поддержки перехода России к рыночной экономике вроде плана Маршалла 1948 г. Такая поддержка была реальной, но исторический шанс, к сожалению, был упущен.

Вернемся к нашим сюжетам. Семидесятые годы, повторим, –  это десятилетие судьбоносных решений в сфере научно-технического развития как СССР (России), так и США. В эти годы в результате военно-технической гонки в обеих странах возникло множество сложных и политически острых вопросов, активно обсуждавшихся в прессе на всех уровнях, включая государственный. Большой интерес для понимания проблем, сложившихся в СССР, представляет аналогичная ситуация в США.

Дело в том, что «технологическая эйфория» 60‑х годов, возникшая в результате почти неограниченного финансирования научных исследований и разработок, сменилась в 70-е годы пессимизмом и сомнениями. Такое финансирование породило разобщенность между государственными и частными исследовательскими учреждениями, между промышленностью и университетами, которая приняла, по заключению президентской комиссии по разработке национальной программы действий на 80-е годы, опасные масштабы.

В 60‑х – начале 70‑х годов мощная поддержка правительством университетских исследований привела к сокращению затрат промышленности на исследования и разработки. В результате произошел большой отток ученых из промышленности в университеты. Это обстоятельство привело к концентрации в них долгосрочных фундаментальных исследований, к которым частный сектор почти не стал проявлять интереса. В области финансирования исследований и разработок возникли разногласия между государственным и частным секторами, отрицательные последствия которых власти США осознали только в конце 70‑х годов.

Одной из первых акций научно-консультативного аппарата президента Дж.Картера, пришедшего к власти в 1977 г., была разработка мероприятий, стимулирующих нововведения в промышленности. Основная цель новой политики состояла в том, чтобы создать условия, максимально благоприятные для нововведений, в первую очередь за счет совершенствования процесса передачи научно-технических знаний из университетов и государственных лабораторий в промышленность. Для выработки этой политики и была создана президентская комиссия. На основе ее предложений президент Дж.Картер принял ряд решений, изложенных в послании конгрессу в октябре 1979 г.

Мероприятия, подготовленные на основе рекомендаций президентской комиссии, не требовали больших правительственных затрат, ибо промышленность нуждалась не столько в увеличении федеральных бюджетных ассигнований, сколько в стимулирующей экономической политике. Быстро окупаемые исследования и разработки должны финансироваться частным сектором, который лучше осведомлен о рыночной конъюнктуре. Такая установка федерального правительства совпадала с желанием представителей частной промышленности, которые ждали от правительства создания климата, поощряющего нововведения, а не прямой финансовой поддержки исследовательских работ. В связи с этим важнейшее значение приобрела федеральная налоговая политика. 28 августа 1980 г. президент предпринял дальнейшие шаги по стимулированию нововведений в промышленности. Была разработана соответствующая программа.

Несмотря на эти меры, продолжалось начавшееся в 70‑х годах падение конкурентоспособности компаний США и их товаров на мировом рынке. Насколько скверная ситуация сложилась в этой области, свидетельствует следующий факт. Так, по оценке президента консультативной фирмы «Исследование и планирование» У.Х.Грубера, ежегодные потери американских фирм от вложения средств в исследования и разработки, не приносящие коммерческих результатов, достигали 15–20 млрд. долл. Другими словами, 70% осуществляемых фирмами капиталовложений в исследования и разработки по производству новых видов продукции затрачивались на создание товаров, вообще не имеющих коммерческого успеха, что не способствовало экономической стабильности страны^[x].

Корпорации США, пресса, многие политики на протяжении ряда лет выступали с серьезными претензиями к собственному правительству, жалуясь на неравенство условий конкуренции – им якобы приходится поодиночке бороться с «Джэпэн инкорпорейтед» – объединенными силами японских концернов, активно поддерживаемых государством.

Конгресс США колебался, разрешить ли кооперацию в сфере исследований, довольно долго (почти 25 лет), однако растущий из года в год дефицит в торговле с Японией, как и успехи других конкурентов, убедили американских законодателей в необходимости законодательных актов, способствующих научно-техническому развитию страны.

В первой половине 80‑х годов последовал целый ряд законодательных актов, направленных на поощрение нововведений в промышленности и расширение связей частных корпораций с университетами. В 1980-1981 гг. было принято пять законов, и в 1984 г. был принят шестой – главный юридический документ всей серии, разрешающий сотрудничество промышленных фирм в сфере исследований и разработок, – закон о кооперации. Он выводил такого рода кооперацию из сферы действия антитрестовского законодательства[xi].

Весьма симптоматично, что в 1986 г. в СССР состоялся пленум ЦК КПСС, посвященный вопросам «ускорения научно-технического прогресса», т. е. была предпринята попытка решить такого же типа проблемы, что и в США.

Постановления пленума, а затем и Правительства СССР были обречены на провал по многим причинам. Прежде всего потому, что экономика страны была милитаризирована до предела. Установка на ускорение научно-технического прогресса была опять-таки, хотя правительство этого не осознавало, в интересах ВПК, где научно-технический прогресс был на мировом уровне, а гражданских отраслей он даже не коснулся. В сложившейся ситуации «ускорение» работало только на ВПК. Поэтому призывы к стране проявить очередное волевое усилие, направленное на обновление технического потенциала промышленности и освоение наукоемких технологий, объективно были просто блефом. Надвигалась катастрофа, предотвратить которую могли только чрезвычайные меры. Вместо них политическое руководство страны использует методы и механизмы государственного управления, унаследованные от тоталитарной системы. Многочисленные постановления высших государственных органов просто не выполнялись, поскольку прежние механизмы, обеспечивавшие выполнение принимаемых решений, были нарушены перестройкой, а новых, адекватных наступившему времени, не было. Политическое руководство страны, обладавшее по инерции от тоталитарного режима неограниченной властью, не могло взамен ничего ни предложить, ни власть употребить и действовать в соответствии со сложившейся обстановкой. В конечном итоге произошло то, что должно было произойти, – развал страны.

Наука в России понесла и продолжает нести большие потери не столько в силу внутренних, в самой науке как таковой заключающихся причин, сколько в силу того, что она была, во-первых, полностью огосударствлена, во-вторых, предельно идеологизирована и, в-третьих, в беспрецедентной степени милитаризирована.

Рухнуло государство, его главные составляющие – экономика и политическое устройство, а с ним стало разваливаться все, что ему принадлежало и в огромной мере потеряло его поддержку, в том числе наука. Сменились экономическая база, политические ориентиры, система управления – все условия существования науки и организационно-управленческая часть научно-технического потенциала. Кроме того, произошло обнищание страны и большой части ее населения. Отсюда кризис, который еще не преодолен, хотя кое-какие подвижки к норме есть, в том числе за счет встройки в мировую систему.

В сложившейся ситуации российское сообщество ученых могло рассчитывать только на себя и возможную поддержку международных научных фондов. Пора, наконец, понять, что есть предел, переступив который, мы лишим себя, страну научно-технического потенциала навсегда. Лидеры российского сообщества ученых или молодые талантливые его представители должны на время отложить свои научные дела и заняться политикой. Ученых никто не защитит. Они могут и должны защитить себя сами. Ученым России необходимо обрести то, что было утрачено ими при тоталитарном режиме, совершить акт самопознания: изменить общественно-политическое мышление, обрести способность апеллировать к общественному мнению, вести диалог с исполнительной и законодательной властями, защищать науку и самих себя, доказывать ее важность для развития общества. Сделать это, обрести новое общественно-политическое мышление трудно, но необходимо. Понимание важности этого шага и, главное, его осуществление послужат началом реального сближения научной деятельности и рыночной экономики.

Для того чтобы избежать отрицательных моментов во взаимоотношениях между государством и наукой, необходимо в первую очередь создать механизм постановки и выбора целей научной деятельности, который должен быть органически связан с демократическими механизмами развития общества в целом. Это возможно и необходимо сделать в процессе кардинальной реформы системы управления экономикой, главной целью которой является переход к рыночной экономике. Здесь научная деятельность смыкается с политикой. Прогресс науки и техники в данном случае зависит от целей государственной политики в области науки, конечным результатом которой должно стать формирование системы государственной поддержки научно-технической деятельности в Российской Федерации. Наука должна быть представлена на всех уровнях обновленной политической структуры России. Эта фундаментальная целевая установка, придерживаться которой российское сообщество ученых должно при любой политической конъюнктуре.